Чесноков В.С.

Мировоззрение П.А. Флоренского

(по письмам к родным)
Павел Александрович Флоренский родился 9/22 января 1882 г. в Закавказье в семье инженера-путейца Александра Ивановича Флоренского (1850 – 1908). Мать Павла - Ольга Павловна Сапарова (1859 - 1951) пережила сына на 14 лет.

У отца Павла было любимое слово - человечность. В нем он видел всеобщий регулятор общественных и личных отношений взамен религии, права и морали. К революционным идеям его отец относился недоверчиво и презрительно, как к мальчишеским притязаниям переделать общество, которое таково по законам необходимости. Он с тревогой следил за революционными попытками привести Россию «в полный хаос».

Павел часто слышал у отца религиозные нотки. Отец говорил, что если человечество всегда имело религию, то для этого имеется реальная основа. Он признавал три основные силы, составляющие религию. 1. Чувство мировой бесконечности, затерянность человека в мире. 2. Культ предков, чувство связи отдельных людей между собой, в пределе образующее народы и человечество. Общество состоит не из отдельных людей (атомов), а из семей (молекул). 3.Совокупность таинственных явлений, то, что теперь называют высшей психологией.

Павел воспитывался в атмосфере Бетховена и Гёте, но вне религии. В 1892 г. он поступил во 2-ю гимназию в Тифлисе (ныне Тбилиси), много занимался самостоятельно, изучал природу. К книге он подходил как к равному себе, искал в ней в основном факты и всегда имелся в виду определенный вопрос, поставленный на разрешение. В «Автобиографии» он писал, что почти все, что приобрел в интеллектуальном отношении, получил не от школы, а вопреки ей. Много дал отец лично, но главным образом учился у природы, куда старался выбраться, наскоро отделавшись от уроков. Страсть к познанию поглощала все мое внимание и время.

В 1900 – 1904 гг. Флоренский учился на физико-математическом факультете Московского университета. По окончании университета он поступил в Московскую духовную академию, где занимался теорией познания, историей религиозного мировоззрения, организовал философский кружок. После ее окончания в 1908 г. он стал преподавать в Академии историю философии. В 1911 г. он был рукоположен в священный сан.

В 1914 г. Флоренский защитил магистерскую диссертацию, которая в переработанном виде стала монографией «Столп и утверждение истины. Опыт православной теодицеи в двенадцати письмах» (М.: Путь. 1914). Эта книга обратила на себя внимание богатством содержания, смелым исповеданием идей, возбуждавших интерес и их созвучием романтическим и мистическим течениям в русском обществе того времени.

В 1910 г. он женился на Анне Михайловне Гиацинтовой (1889 – 1973), происходившей из крестьянской семьи Рязанской губернии. Она являла высокий и светлый образ христианской супруги и матери.

У отца Павла было пятеро детей: Василий (1911 - 1956), Кирилл (1915 – 1982), Ольга (1918 – 1998), Михаил (1921 – 1961), Мария (1924).

До революции 1917 г. священник Павел Флоренский напечатал несколько статей в «Богословском Вестнике» (журнале Московской Духовной академии). Среди них отметим две статьи: «Общечеловеческие корни идеализма» (1909) и «Смысл идеализма» (1915).

В статье «Общечеловеческие корни идеализма» Флоренский пишет: «Вся природа одушевлена, вся жива – в целом и в частях, все связано тайными узами между собой, все дышит вместе друг с другом … всюду изнутри действующее, симпатическое сродство. Энергия вещей втекает в другие вещи, каждая живет во всех, все - в каждой» (2. С. 36).

В философском кружке Московской Духовной Академии (около 1905 г.) Флоренский выступил на тему «О цели и смысле прогресса» (1. Т. 1. 1994. С. 196 – 204). Приведем выдержку из этого выступления: «Если говорят, что прогресс добра есть, то это – несомненно … прогресс добра имеет своего двойника – прогресс зла, рост пшеницы сопровождается ростом плевелов ... с развитием и усовершенствованием средств добра идет развитие и усовершенствование средств зла. Культура – это та веревка, которую можно бросить утопающему и которой можно удушить своего соседа. Развитие культуры идет столь же на пользу добра, сколько и на пользу зла. Растет кротость – растет и жестокость; растет альтруизм, но растет и эгоизм» (С. 200). В резюме выступления Флоренский указал на необходимость преобразования человеческой природы: «Но тут возникает вопрос: оно необходимо, да; но как же, в силу чего оно возможно?», (С. 204).

События 1917 г. внесли в жизнь Флоренского серьезные изменения. В 1918 г. Духовная академия переехала в Сергиев Посад, а затем была закрыта. В 1918 – 1920 гг. он работал в Комиссии по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой лавры. Вскоре после событий октября 1917 г. началась кампания безбожников по «раскрытию мощей» Угодников Божиих: святые мощи многих были уничтожены.

Было объявлено и об открытии мощей Преподобного Сергия Радонежского 11 апреля 1919 г., в канун Лазаревой субботы, перед Страстной неделей. Поэтому по благословению наместника Троице-Сергиевой Лавры архимандрита Кронида члены Комиссии по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой Лавры (священник Павел Флоренский, граф Ю. А. Олсуфьев и др.) тайно прошли в Троицкий собор, вскрыли раку с мощами и благоговейно взяли Главу Преподобного, положив на ее место главу погребенного в Лавре князя Трубецкого. Участники связали себя обетом молчания и тайну строго сохраняли десятилетия. 21 апреля 1946 г., на Пасху, состоялось открытие Троице-Сергиевой Лавры. Когда мощи Преподобного Сергия из музея были возвращены Церкви, вернули и Главу. По благословению Святейшего Патриарха Алексия I святыня была возложена на место.

Отстраненный от церкви в 20-е годы отец Павел Флоренский занялся лабораторно-исследовательской, прикладной и инженерной деятельностью. В 1920 г. он работал на московском заводе «Карболит», с 1921 г. – в учреждениях системы Главэлектро ВСНХ РСФСР. В 1921 г. он утвержден профессором Высших художественно-технических мастерских (ВХУТЕМАС), в течение трех лет читал курс анализа пространственности в художественно-изобразительных произведениях. В многотомной «Технической энциклопедии» (1927 – 1934) он был редактором и автором 127 статей. В 1921 г. вышел его труд «Мнимости в геометрии», в 1924 г. - «Диэлектрики и их техническое применение».

Летом 1928 г. он был сослан в Нижний Новгород, но по ходатайству Е.П. Пешковой возвращен из ссылки и восстановлен на работе. В начале 1930-х против него началась травля в печати. От него требовали отречения от веры и священства. Отец Павел остался верным церкви и «не снял с себя сана». В 1933 г. его арестовали и по ложному обвинению осудили на 10 лет. Он был отправлен по этапу в восточносибирский лагерь «Свободный». В 1934 г. его доставили в Сковородино на опытную мерзлотную станцию, где он проводил исследования, которые легли в основу книги его сотрудников Н.И. Быкова и П.Н. Каптерева «Вечная мерзлота и строительство на ней» (1940). В Сковородино благодаря Е.П. Пешковой в лагерь приехали жена и младшие дети. В конце лета 1934 г. Флоренский был отправлен в Соловецкий лагерь, где занимался проблемой добычи йода и агар-агара из морских водорослей, сделал более 10 запатентованных научных открытий и изобретений.

8 декабря 1937 г. его расстреляли. Это - одно из самых тяжких и гнусных преступлений ХХ в. против гениальных ученых. Полная реабилитация священника Павла Флоренского была осуществлена спустя 60 лет.

Флоренский постоянно возвращался в своих мыслях к деду, матери, отцу, жене, детям, пытался восстановить летопись рода, использовать ее для самопознания. Он наставлял детей в своем «Завещании», (5. С. 440 - 444), которое писалось в 1917 – 1923 гг.

- Мне думается, что задачи нашего рода – не практические, не административные, а созерцательные, мыслительные, организационные, в области духовной жизни, в области культуры и просвещения. Старайтесь вдуматься в эти задачи нашего рода и, не уклоняясь от прямого следования им, по возможности, твердо держаться присущей нам деятельности.

- Не ищите власти, богатства, влияния … Нам не свойственно все это; в малой же доле оно само придет, - в мере нужной. А иначе вам скучно и тягостно жить.

- Привыкайте, приучайте себя все, чтобы ни делали вы, делать отчетливо, с изяществом, расчленено; не смазывайте своей деятельности, не делайте ничего безвкусно, кое-как. Помните, в «кое-как» можно потерять всю жизнь и, напротив, в отчетливом, ритмичном делании даже вещей и дел не первой важности можно открыть для себя многое, что послужит вам впоследствии самым глубоким, может быть, источником нового творчества … Кто делает кое-как, тот и говорить научается кое-как, а неряшливое слово, смазанное, не прочеканенное, вовлекает в эту неотчетливость и мысль. Детки мои милые, не дозволяйте себе мыслить небрежно. Мысль – Божий дар и требует ухода за собою. Быть отчетливым и отчетным в своей мысли – это залог духовной свободы и радости мысли».

- Почаще смотрите на звезды. Когда будет на душе плохо, смотрите на звезды или лазурь днем. Когда грустно, когда вас обидят, когда что не будет удаваться, когда придет на вас душевная буря – выйдите на воздух и останьтесь наедине с небом. Тогда душа успокоится.

Приведем несколько мест из его «Детям моим. Воспоминанья прошлых дней».

- Быть без чувства живой связи с дедами и прадедами – это значит не иметь себе точек опоры в истории.

- Законы природы казались мне личинами, взятыми временно. Иные силы зиждут миром, и иные причины направляют течение ее жизни, нежели то принимается наукой. Эти силы и эти причины порою приподымают взятую на себя маску и выглядывают из щелей научного миропорядка. Иногда природа проговаривается и, вместо надоевших ей самой заученных слов, скажет иное что-нибудь, острое и пронзительное слово, дразня и вызывая на исследование. Тут-то вот и подглядывай, тут-то и подслушивай мировую тайну, лови этот момент. Где есть отступление от обычного – там ищи признание природы о себе самой. Весь мир был сказкою, в одних местах притаившеюся, в других – открытою. Но и там, где сказка мира казалась спящей, я видел ее притворство: глаза ее были приоткрыты и сквозь ресницы высматривали ожидательно. Исключения из законов, разрывы закономерности были моим умственным стимулом (Там же. С. 788 - 790).

- На берегу моря я чувствовал себя лицом к лицу перед родимой, одинокой, таинственной и бесконечной Вечностью – из которой все течет и в которую все возвращается. Копались в мелком гравии, у самой воды, разыскивая цветные прозрачные камушки. Таинственные наслоения сердоликов и агатов, их тончайшая слоистая структура настораживали мысль. Я видел в этих слоях осевшие века, окаменелое время. Слоистые камни представлялись мне прямым доказательством вечной действительности прошлого: вот они – слои времен – спят друг на друге, крепко прижавшись, в немом покое. Ведь это буквально книга, как и книга – не есть ли осевшее время? (Там же. С. 674 - 679).

- Я с детства приучился видеть землю не только с поверхности, а и в разрезе, даже преимущественно в разрезе, и потому на самое время смотрел с боку. Я привык видеть корни вещей. Эта привычка зрения потом проросла все мышление и определила основной характер его – стремление двигаться по вертикали и малую заинтересованность в горизонтали.

В 1918 г. в «Философской антропологии» Флоренский рассматривает проблему портрета. Известно, что в портрете труднейшие части – глаза и рот. Глаз спрашивает, рот отвечает. Легко иметь чистые глаза, но почти невозможно – чистые уста. Отсюда стыдливость рта, свойственная восточным народам. Нет стыдливости глаз, но есть стыдливость рта (4. Т. 2. С. 36).

Детское мышление – это не слабое мышление, а особый тип мышления, и притом могущий иметь какие угодно степени совершенства, включительно до гениальности (Д.М. Болдуин. Духовное развитие детского индивидуума и человеческого рода. Пер. с 3-го америк. издания. Моск. книгоизд-во. М. 1911) (4. Т. 2. С. 61).

В разделе «Диалектика» (4. Т. 2) Флоренский пишет о взаимодействии жизни и науки: «Жизнь меняет науку ... Жизнь тащит на поводу упирающуюся науку ... История науки - не разматывание клубка, не развитие, не эволюция, а ряд больших и малых потрясений, переворотов, катастроф. История науки – перманентная революция … Тощая и безжизненная, как сухая палка, торчит наука над текущими водами жизни, в горделивом самомнении торжествует над потоком. Но жизнь течет мимо нее, и размывает ее опоры» (С. 127).

Удивление есть зерно философии. В зерне содержится все, что из него вырастет; сокровенному ростку зерна надлежит выйти на свет дневной, разорвав свои оболочки, и расправив зародышевые листики. Поцелуем вешнего луча – сжатая и бесцветная почва расправляется в свежую зелень и в пышные цветы. Мысли – слова, ибо слова – суть мысли раскрытые (Там же. С. 143).

Из писем к матери

В письме Кириллу 17 – 18 ноября 1935 г. отец сообщает для мамы некоторые персидские садоводческие сведения: «В тополевом стволе просверливают дырку и пропускают в нее виноградную лозу, ветку персика, абрикоса, вишни, алычи и т.д. Через год она приживается к тополю и

прирастает. Тогда ее обрезают со стороны присоединения к материнскому растению. Привитая ветвь дает плоды, особенность которых в том, что они без косточек – виноград, черешни, вишни, персики и т.д. Однако вкус этих плодов сравнительно малосладкий, и качество их невысокое. Это называется прививка без косточек. Таким же образом прививают на тополь розы, и притом одновременно разных сортов».

От 23 – 25 апреля 1936 г.: «Флобер, когда собирался (чуть ли не целую жизнь!) писать «Бовар и Пекюшэ», собирал глупости, высказанные человечеством … Нужно быть слишком благодушно настроенным, чтобы считать глупость рассеянной редкими блестками, тогда как она течет сплошной струей … Дух современной физики, с ее крайней отвлеченностью от конкретного явления и подменою физического образа аналитическими формулами, чужд мне. Я весь в Гёте-Фарадеевском мироощущении и миропонимании … Физика будущего должна пойти по иным путям – наглядного образа. Она должна пересмотреть свои основные позиции, а не расти путем заплат на мышлении явно изветшавшем … Я стал бы заниматься космофизикой, общими началами строения материи, но как она дана в действительном опыте, а не как ее отвлеченно конструируют из формальных посылок. Ближе к действительности, ближе к жизни мира – таково мое направление».

От 28 – 29 июля 1936 г.: «Память о прошлом есть и долг и содержание жизни, и нельзя ценить настоящее и пользоваться им, если оно не коренится в прошлом ... Мы живем, подымаясь в гору жизни, затем доходя до вершины жизни и наконец спускаясь. Но, восходя, мы проходим напластования своей личности в одном порядке, а нисходя – их же, но в порядке обратном. Каждому этапу роста соответствует этап старения, и тогда возвращаются те же интересы, те же мысли, та же настроенность, хотя все это и в иной тональности».

От 17 – 18 января 1937 г.: «Нет культуры там, где нет памяти о прошлом, благодарности прошлому и накопления ценностей, т.е. мысли о человечестве, как едином целом не только по пространству, но и по времени. Живая культура сочетает в себе противоборственные и вместе с тем взаимоподдерживающие устремления: сохранить старое и сотворить новое, связь с человечеством и большую гибкость собственного подхода к жизни. И только при наличии этих обоих устремлений может быть осмысливание нового и доброжелательство ко всему, заслуживающего доброжелательства, на фоне мировой культуры, а не с точки зрения случайного, провинциального и ограниченного понимания. Сижу над водорослями. Ближайшие производственные и технологические задачи выступают для меня на общем фоне задач естествознания и связываются с общей картиной мира ... не ценю мысли только за то, что она мысль и нова; она должна быть истинной, а истинность дается не схематическими построениями, какими бы убедительными они ни казались окружающим, не модой и шумом, а глубоким вживанием в мир, упорной проверкой и органическим ростом».

От 23 марта 1937 г.: «У будущего, когда оно подойдет к тому же, будет и свой язык, и свой способ подхода. В конце концов, мало радости в мысли, что когда будущее с другого конца подойдет к тому же, то скажут: «Оказывается, в 1937 г. уже такой-то NN высказывал те же мысли, но на старомодном для нас языке. Удивительно, как тогда могли додуматься до наших мыслей» … Люди каждого времени воображают только себя людьми, а все прошлое животноподобным состоянием; и когда откроют в прошлом что-то похожее на их собственные мысли и чувства, которые только и считают настоящими, то надменно похвалят: «Такие скоты, а тоже мыслили что-то похожее на наше». Моя точка зрения совсем другая: человек везде и всегда был человеком, и только наша надменность придает ему в прошлом или в далеком обезьяноподобие. Не вижу изменения человека по существу, есть лишь изменение внешних форм жизни. Даже наоборот, человек прошлого, далекого прошлого, был человечнее и тоньше, чем более поздний, а главное – не в пример благороднее».

Из писем к жене

Из г. Свободного от 11 декабря 1933 г.: «У меня столько разных мыслей и тем для исследования во всех областях, что досадно, когда они пролетают мимо, не оставляя следа и не воплощаясь в жизни».

От 24 октября 1934 г.: «Уже давно пришел я к выводу, что наши желания в жизни осуществляются, но осуществляются и со слишком большим опозданием и в неузнаваемо-карикатурном виде. Последние годы мне хотелось жить через стену от лаборатории – это осуществилось, но в Сковородине. Хотелось заниматься грунтами – осуществилось там же. Ранее у меня была мечта жить в монастыре – живу в монастыре, но на Соловках. В детстве я бредил, как бы жить на острове, видеть приливы-отливы, возиться с водорослями. И вот я на острове, есть здесь и приливы-отливы, а может быть скоро начну возиться и с водорослями. Но исполнение желаний такое, что не узнаешь своего желания, и тогда, когда желание уже прошло».

От 12 апреля 1935 г.: «Мне жаль, и было и есть, что дети мало восприняли крупных людей, с которыми я был связан, и научились от них тому, что обогатило бы лучше книг. Вот почему я писал, чтобы Вася и Кира постарались научиться чему-нибудь от Вл. Ив., т.к. такой опыт в жизни едва ли повторится. Но нужно уметь брать от людей то, что в них есть и что они могут дать, и уметь не требовать от них того, чего в них нет и чего дать они не могут. Боюсь, что дети часто подходят к людям как раз наоборот и поэтому получают мало или ничего не остается от общения».

От 22 июня 1935 г. П.А. Флоренский пишет, что он рад работе Кирилла в Радиевом институте: «По правде сказать, В.И. единственный человек с которым я мог бы разговаривать о натурфилософских вопросах не снисходительно, все же прочие не охватывают мира в целом и знают только частности».

От 15 августа 1935 г.: «Непременно надо приучать детей к заучиванию наизусть хороших стихов, это развивает память, обогащает язык и питает благородными образами … А то, за неимением хорошей пищи, в памяти заседает хлам, бессодержательный и безвкусный».

От 10 – 11 марта 1936 г. Флоренский с грустью и горечью замечает: «Дело моей жизни разрушено, и я никогда не смогу и, кроме того, не захочу возобновлять труд всех 50 лет. Не захочу, потому что я работал не для себя и не для своих выгод, и если человечество, ради которого я не знал личной жизни сочло возможным начисто уничтожить то, что было сделано для него и ждало только последних завершительных обработок, то тем хуже для человечества, пусть-ка попробуют сделать сами то, что разрушили … разрушением сделанного в науке и философии люди наказали сами себя, так что же мне беспокоиться о себе. Думаю о вас … Достаточно знаю историю и исторический ход развития мысли, чтобы предвидеть то время, когда станут искать отдельные обломки разрушенного. Однако, меня это отнюдь не радует, а скорее досадует: ненавистная человеческая глупость, длящаяся от начала истории и вероятно намеревающаяся идти до конца ее».

От 23 марта 1936 г.: «Мое мышление так устроено, что пока я совершенно вплотную не подойду к первоисточнику в природе, я не чувствую себя спокойным и потому не мыслю плодотворно, т.е. со своей точки зрения … все научные идеи, те, которые я ценю, возникали во мне из чувства тайны. То, что не внушает этого чувства, не попадает и в поле размышления, а что внушает – живет в мысли, и рано или поздно становится темою научной разработки … В каждой области действительности выступают особые точки, они-то и служат центрами кристаллизации мысли. Но нельзя формулировать, чем эти точки отличаются от прочих и человеку, лишенному интуиции, хотя бы он и был умен, образован и способен, эти особые точки не кажутся входами в подземелья бытия. Их знал Гёте, их знал Фарадей, Пастер.

От 27 – 28 апреля 1936 г.: «Мне отвратительна филантропия и покровительство, унижающие человека, и дающего и принимающего, во имя отвлеченного понятия о долге … Времена меняются, отстраиваются, разрушаются и снова отстраиваются дома и улицы, проходят моды и появляются новые, проводятся телефон, трамваи, метрополитен и троллейбусы, а страдания остаются все те же, - были, есть и будут, и не помогут против них удобства и технические совершенствования. Поэтому надо быть бодрым и жить в работе, принимая удары как неотъемлемую принадлежность жизни, а не как неожиданную случайность.

От 12 августа 1936 г. Флоренский беспокоится о здоровье членов семьи: «В этом году северные сияния были усиленные, значит – и солнечные пятна. А солнечные пятна связаны с развитием эпидемий, и вероятно всяческих. Ты спросишь, от чего? Ответ по догадке: солнечные пятна испускают потоки катодных и прочих корпускулярных лучей, а также коротковолновых энергий. Все эти потоки губительно действуют на микроорганизмы, но на разные – в разной степени, и вероятно на более мелкие – более губительно. Таким образом, солнечные пятна производят опустошения в рядах микроорганизмов, антагонистических с болезнетворными, например, в рядах бактериофагов, несравненно более мелких, чем патогенные (болезнетворные) бактерии, и тогда эти последние начинают благоденствовать, развиваться и вредить».

22 ноября 1936 г. Флоренский пишет жене о Михаиле, чтобы он набирался побольше впечатлений от природы, искусства, языка: «Мировоззрение – не шахматная игра, не построение схем впустую, без опоры в опыте и без целеустремленности к жизни … Вот почему я считаю совершенно необходимым в молодом возрасте накоплять конкретное мировосприятие и лишь в более зрелом оформлять его».

От 16 – 17 января 1937 г.: «Личная жизнь унылая, а мысль о великости исторических событий, совершающихся в мире, подымает. Наши потомки будут завидовать нам, почему не им в удел досталось быть свидетелями стремительного (в историческом масштабе) преобразования картины мира. Мы ведь попали в стремнину истории, в поворотный пункт хода исторических событий. В любой отрасти жизни происходит переустройство в самих корнях, но мы слишком близко стоим к этой грандиозной картине, чтобы охватить и понять ее в целом. Пройдут десятилетия, и тогда лишь общее ее станет уловимо в своей подлинной значительности».

От 13 февраля 1937 г.: «Получена газета, наполненная Пушкиным … На Пушкине проявляется лишь мировой закон о побивании камнями пророков и постройке им гробниц, когда пророки уже побиты. Пушкин не первый и не последний: удел величия – страдание, - страдание от внешнего мира и страдание внутреннее, от себя самого. Так было, так есть и так будет. Почему это так – вполне ясно; это – отставание по фазе: общества от величия и себя самого от собственного величия … свет устроен так, что давать миру можно не иначе, как расплачиваясь за это страданиями и гонением. Чем бескорыстнее дар, тем жестче гонения и тем суровее страдания … И при этом знаешь, что не прав своим желанием отвергнуть этот закон и поставить на его место безмятежное чаяние человека, несущего дар человечеству, дар, который не оплатить ни памятниками, ни хвалебными речами после смерти, ни почестями или деньгами при жизни. За свой же дар величию приходится, наоборот, расплачиваться своей кровью. Общество же проявляет все старания, чтобы эти дары не были принесены. И ни один великий никогда не мог дать всего, на что способен – ему в этом благополучно мешали, все, все окружающее. А если не удастся помешать насилием и гонением, то вкрадываются лестью и подачками, стараясь развратить и совратить … Несколько веселее судьба ученых, однако, лишь пока они посредственны. Ломоносов, Менделеев, Лобачевский не говорю о множестве новаторов мысли, которым общество не дало развернуться. Яблочков, Кулибин, Петров и др. – ни один из них не шел гладкой дорогой, с поддержкой, а не с помехами, всем им мешали и, сколько хватало сил, задерживали их движение. Процветали же всегда посредственности, похитители чужого, искатели великого, - процветали, ибо они переделывали и подделывали великое под вкусы и корыстные расчеты общества».

От 11 мая 1937 г.: «Окончание работ по водорослям естественно: ведь в моей жизни всегда так, раз я овладел предметом, приходится бросать его по независящим от меня причинам и начинать новое дело, опять с фундаментов, чтобы проложить пути, по которым не мне ходить …в Коране сказано: «Ничего не случается с человеком, что не было бы написано на небесах». Очевидно, обо мне написано быть всегда пионером, но не более. И с этим надо примириться».