М.ДАНЧУК

(Самара)

ЮРОДСТВО СЛОВОМ КАК ОСОБЕННОСТЬ ИНДИВИДУАЛЬНОГО СТИЛЯ

Ф. М. ДОСТОЕВСКОГО
По словам многих исследователей творчества Ф.М. Достоевского, «Записки из подполья» занимают уникальное место и в его биографии, и в русской культуре вообще. В.В. Розанов писал: «Записки из подполья» есть «unicum» в русской литературе, ни на какой другое произведение в ней не похожее, чрезвычайно ценное и многозначительное, не “войдя” в которое совершенно нельзя понять Достоевского»¹. Н. А. Бердяев так же оценил это произведение, разделяя творчество писателя на два периода – до и после «Записок». А в качестве вывода заметил, что «Записки из подполья» - ключ ко всему Достоевскому².

Оригинальность этой повести (называемой в некоторых работах романом) видели как в парадоксальной форме, так и в необычном содержании.

Почерк Ф.М.Достоевского глубоко индивидуален и неповторим. Д.С. Лихачев в небольшой статье отметил такую особенность, как «небрежение словом», которая заключается в сознательной, показной недоработанности стиля, импровизированности изложения³.

Отмечая основательность аргументов ученого, кажется возможным ввести для характеристики индивидуального стиля Ф.М. Достоевского понятие «юродство словом», однажды употребленное М.М. Бахтиным, но в специфическом контексте его работы, связанной с карнавализацией в искусстве. В нашей же работе данное понятие приобретет иное значение.

В начале обратимся к самому явлению юродства, ставшему для нас фактом далекого прошлого. К концу XIX века юродство в России уже имело богатую историю, основные вехи которой можно обозначить тремя этапами: юродство как явление церковное, юродство как явление искусства (герой-юродивый) и юродство как явление психологическое, выражающееся в поведении, жесте, слове. При этом юродство из явления сакрального становилось проблемным, спорным. Наглядным проявлением этого стал факт появления «лже-юродивых» и заключение юродивых в желтый дом.

В начале XX века была написана первая основательная монография о юродивых⁴. Ее автор – иерей Иоанн Ковалевский – не только излагает жития прославленных юродивых, но и анализирует их поведение. На основе этого он выделяет несколько черт, присущих юродивым. Во-первых, это уход из мира, выраженный в отказе от официальной культуры, от благ, предоставляемых миром, и прочее. Во-вторых, это отказ «при полном внутреннем самосознании, - от самого главного отличия человека в ряду земных существ – от обычного употребления разума»⁵. Это поразительно перекликается с «Записками из подполья», где герой оспаривает господство разума в жизни человека. И третье – это обязанность, но и привилегия, обличать, в том числе и сильных мира сего. Современные исследователи выделяют следующие черты юродивого: особая поведенческая и речевая выразительность, странничество и тотальное одиночество героя, отвергаемого миром, парадоксальный взгляд на мир, неоднозначность восприятия его людьми (святой/сумасшедший), связь с божественным началом и демократической культурой.

Идея юродства получает свою гениальную формулировку в словах Ф.М.Достоевского в его записной книжки 1864 года: «…высочайшее употребление, которое может сделать человек из своей личности, из полноты развития своего я, - это как бы уничтожить это я, отдать его целиком всем и каждому безраздельно и беззаветно» (20; 172)⁶.

Героев юродивых у писателя много. Л.Д. Галинская писала, что если говорить о юродстве героев Достоевского как выражении их внутренней противоречивости и диалогичности, то все персонажи оказываются в той или иной степени юродивыми⁷. Следует продолжить мысль исследовательницы и заметить, что и сам индивидуальный стиль писателя близок понятию юродства.

Рассмотрим же образ главного героя «Записок из подполья». Это мелкий чиновник сорока лет, из которых почти двадцать лет служил. О своем прошлом он говорит мало, описывает лишь несколько эпизодов из службы. Получив наследство, он уединяется в своем углу, откуда и начинает повествование.

В начале произведения появляется образ издателя, который характеризует героя – «повиднее обыкновенного, один из характеров протекшего недавнего времени» (5; 99). И это очень важно – сложность духовной организации (по сравнению с окружением) выделяет его, не дает успокоиться, но и не является достаточным условием, чтобы найти разрешение своим страданиям.

В образе главного героя прослеживаются явно черты юродивого. Одна из важнейших черт – осознание себя грешником, недостойным человеком - выражается в стремлении принизить себя в глазах окружающих, вызвать осуждение. «Я человек больной... Я злой человек. Hепривлекательный я человек» (5; 99) – так начинается произведение. Строки шокируют читателя, особенно современника Ф.М. Достоевского, потому что идеалом той эпохи был герой положительно разумный. Мало того, что подобная личность – герой романа, но и весь роман – порождение его сознания, сознания больного и раздраженного. Сам герой называет себя антигероем: «…в романе надо героя, а тут нарочно собраны все черты для антигероя, а главное, всё это произведет пренеприятное впечатление…» (5; 178).

Герой встает в позу, многие его фразы – как вызов миру: «Всякий порядочный человек нашего времени есть и должен быть трус и раб» (5; 125).

В первой части романа развертывается напряженная дискуссия героя с миром, а по сути с самим собой, о разуме. Исследователи отмечают, что в данном случае Достоевский опровергает теорию «разумного эгоизма», популярную в его время. При этом проблема выводится на иной уровень, речь идет не только о возможности с помощью одного разума создать счастье человека, но и о попытке человека жить без Бога, только собственным умом.

Преп. Иустин Попович говорит: «…Достоевский новым и до него неизвестным способом доказал, что дьявол является крайним и закоренелым рационалистом. Он доказал это, обнаружив и раскрыв, что дьяволов метод завоевания человека – конрационализирование, т.е. сорастворение разума его с разумом человека, первым, главным и постоянным признаком которого является интеллектуальная гордыня»⁸.

В «Записках» присутствует образ некоего двойника героя, высказывающего доводы рационалистов. К сожалению, нет возможности подробно рассмотреть этот интересный образ, стоит лишь заметить, что он выполняет несколько функций. Двойник выдвигает доводы в пользу рационализма, и это позволяет герою полнее высказать себя. В конце образ двойника представляет собой не функцию, помогающую высказаться главному герою, а скорее одну из граней сознания персонажа, открывающую глубину его души.

Итак, мы вводим понятие «юродства слова» в анализ «Записок из подполья». Пародоксальность, обличение, одиночество, непредсказуемость и другие черты свидетельствует о наличие элементов юродства. Но каким образом мы можем говорить о юродстве словом?

Юродство словом, главным образом, реализует себя внешне – в форме слова и его семантике. Для того, чтобы герой заговорил предельно искренне и откровенно и нужно это слово. В «Записках» же стиль юродства словом обнажен и представлен наиболее явно, так как это диктуется формой (монолог) и содержанием (исповедь).

Данный стиль реализуется на разных уровнях – словообразовательном, лексическом, синтаксическом, композиционном и находит свое целостное воплощение в оригинальной интонации, пронизывающей все произведение. Приведем примеры.

Одной из важных элементов стиля является приближение текста к устной речи, т.к. юродство подразумевает отрицание культуры, в том числе и письменной. Это выражено в ломаной синтаксической структуре предложения и, отраженном в ней мучительном поиске слова, способного выразить мысль героя.

«Я человек больной... Я злой человек. Hепривлекательный я человек. Я думаю, что у меня болит печень. Впрочем, я ни шиша не смыслю в моей болезни и не знаю наверно, что у меня болит. Я не лечусь и никогда не лечился, хотя медицину и докторов уважаю. К тому же я еще и суеверен до крайности; ну, хоть настолько, чтоб уважать медицину» (5; 99).

Графически часто выделяется рефлексия героя над письмом: «(Плохая острота; но я ее не вычеркну. Я ее написал, думая, что выйдет очень остро; а теперь, как увидел сам, что хотел только гнусно пофорсить, - нарочно не вычеркну!)» (5; 100).

Но постепенно речь героя выравнивается, предложения становятся логическими, метафорическими, сохраняя свою эмоциональность.

Можно заметить любовь писателя к некоторым эмоциональным словообразовательным моделям. Часто при этом образуются новые слова: наслажденьице, желаньице, мученьица, развратику, развратишко и подобные им.

Употребление приставки пре- так же останавливает на себе внимание в случаях, где ее использование неожиданно: прерябое лицо, пресветлая мысль.

Обращает внимание обилие форм превосходной степени: «принимал независимейшие позы», «самые положительнейшие наши умы», «вызов мой был безобразнейшим анахронизмом», «удивительнейшая мысль вдруг осенила меня», «принимают мизернейший вид», «злейший враг мой», «снились мне безобразнейшие сны», «вспомню об этих грязнейших, смешнейших и ужаснейших минутах», «представлялась вся гнуснейшая нелепость моих предположений», «он был в это утро в прекраснейшем расположении духа», «подробности еще постыднейшие».

Подобные слова останавливают внимание читателя, делают невозможным быстрое, поверхностное чтение.

Сочетания слов также поражают читателя своей необычностью: «я отлично хорошо знаю», «вам на себя скрежетать зубами», «города бывают умышленные и неумышленные», «уныло и бесполезно мерцали фонари», «фонари угрюмо мелькали», «усиленно сознавать», «решительное, серьезное наслаждение», «слишком сознавать», «очень много сознания», «омерзительно сконфуженный», «отмщает спокойно и успешно».

Подобные случаи преследуют несколько целей. Главная из них – создание индивидуального стиля писателя. При этом такие сочетания слов позволяют слову более полно реализоваться в тексте, обращая при этом на себя внимание читателя. Но с другой стороны «небрежные» сочетания вообще характерны для героя, по причинам названным выше. Это отражает поиск нужного герою слова. Обычная литературно-гладкая речь не в состоянии передать мысли и чувства подпольного человека, вошедшего в конфликт с рациональным объяснениям мироустройства, поэтому он преодолевает сложившуюся структуру речи своими «неправильностями».

Выше названые особенности объединяет понятие интонации, которая очень важна в произведениях Ф.М. Достоевского. Она увлекает внимательного читателя и ведет по верному пути в понимании идеи произведения. Сами по себе особенности стиля писателя не несут в себе определенной функции, но, являясь частью интонации, они создают образ.

Интонации мы обязаны первому читательскому восприятию, своими симпатиями, антипатиям в художественном мире. В «Записках из подполья» мы можем говорить о том, что интонация – это голос автора, так как традиционного его образа в произведении не создается.

Понятие интонация в художественном произведении есть то, что в музыкальном – понятие тембра. Не зря этот термин по своему смыслу восходит к музыкальному искусству. Это подводное течение стиля, образов и, в конечном итоге, самого сюжета и композиции. Трудно спорить с тем, что питательные соки творчества Достоевского идут из христианского мировоззрения автора, евангельские образы высвечивают образы художественные вневременным светом.

Герой «Записок» не находит выхода из своего подполья, так как не находит Христа. При своем отрицании рационализма, он остается рационалистом. Но выход есть у автора. Здесь можно снова вспомнить слова иерея Иоанна Ковалевского: «постоянно ругаясь миру», он обнимает «однако же всех совершенною любовью»⁹. популярную в его время. тоевский опровергает теорию сия и сам индивидуальный стиль писателя близок понятию юродства.

, н