Статьи Дидро по логике в «Энциклопедии»
В отношении логических взглядов особенно интересным произведением Дидро является его небольшая статья под заголовком «Логика» (La logique), которую он как редактор и автор включил в издание «Энциклопедии». Эта статья до настоящего времени историками логики хотя и учитывается, но не рассматривается как произведение Дидро. Так, например, Циген в своем руководстве по логике, упоминая эту статью, не связывает ее с именем Дидро.

В выпущенное на русском языке собрание сочинений Дидро в 10 томах эта статья вообще не включена. Ее можно извлечь из французского самого обширного издания произведений Дидро — издания Ассеза (1876) в 20 томах⁷.

Остановимся подробнее на этой статье, которая представляет интерес новизны. В ней содержится все то, что вынес Дидро на широкое обсуждение публики по вопросам логики.

Согласно определению Дидро, «логика есть наука правильно мыслить или делать надлежащее употребление наших умственных способностей посредством определений, делений и размышлений. Слово логика произошло от греческого термина «λογος», который в латинском переводе значит «речь»,

⁶ Цит. по книге: В. И. Ленин. Соч., т. 14, стр. 24 — 26.

⁷ См. D. Diderot. Oeuvres complйtes, par I. Assйzat, v. XV. P., 1876. Статья «Логика» находится также в издании D. Diderot. Oeuvres complйtes, v. 17, P., 1821. Последующие ссылки на эту статью приводятся в тексте и содержат указание на страницы издания 1821 г.
120

а по-французски «discours», что также переводится словом «речь». Ибо мысль есть не что иное, как своего рода «внутренний и мысленный разговор, в котором ум беседует с самим собой» (р. 206). Такое понимание внутренней речи чрезвычайно ценно с материалистической точки зрения и роднит Дидро с установками классиков марксизма-ленинизма, которые, начиная с «Немецкой идеологии», учили о единстве языка и мышления.

Часто логику, продолжает Дидро, называют диалектикой, а иногда даже каноном, поскольку в качестве канона или правила она нами руководит в наших размышлениях. Чтобы правильно мыслить, необходимо: 1) хорошо воспринимать, 2) хорошо судить, 3) хорошо рассуждать и 4) методически связывать свои идеи. Из этого следует, что 1) восприятие, или перцепция, 2) суждение, 3) рассуждение (discours) и 4) метод являются основными элементами познания. Анализ этих четырех операций духа и составляет содержание логики (р. 207).

Поскольку Дидро был эмпириком, то естественно, что первый отдел логики, трактующий о понятиях, соответствует у него восприятию, ибо без чувственного восприятия окружающего мира не может быть понятия. Умственная операция «хорошо судить» соответствует второму отделу — «суждение», Операция «хорошо рассуждать» соответствует умозаключению. Методическое связывание идей — последнему отделу формальной логики, в котором сосредоточены вопросы методологии.

Дидро сопоставляет свое деление логики с делением ее у Бэкона. Последний делил логику на четыре части в соответствии с четырьмя целями, которые ставит перед собой человек в процессе познания. Человек размышляет или 1) чтобы найти то, что он ищет, или 2) чтобы обсудить то, что он нашел, или 3) чтобы сохранить обсужденное, или 4) чтобы сообщить то, что он запомнил. Отсюда — четыре способа рассуждения: 1) искусство объяснения, или изобретение, 2) искусство исследования, или суждение, 3) искусство сохранения, или память, 4) искусство способа выражения, или изложение. Злоупотребление логикой подорвало ее значение. Различные философские школы загрузили ее терминами и варварскими разглагольствованиями; они так ее засушили и настолько заполнили пустыми тонкостями, что стало казаться, будто целью логики является скорее упражнение ума в спорах и диспутах, нежели помощь для правильного мышления. Греки, которые создали логику (здесь Дидро дает краткий очерк истории возникновения логики), гордились умением спорить и обосновывать два различных понимания одного и того
121

же положения. Отсюда возникла диалектика. Логика в то время была только словесным искусством, часто бессмысленным; она покрывала невежество вместо того, чтобы совершенствовать суждение. Дидро резко высказывается против представителей греческой логики — перипатетиков и стоиков, называя основоположником логики Зенона Элейского. Спор о категориях и универсалиях он считает ненужными пустяками.

Это состояние логики охватывает и современное ему положение вещей. Дидро считает, что способ, каким еще в настоящее время трактуется логика в школах, немало содействует усилению презрения многих людей к этой науке. Дидро цитирует ряд нелепых вопросов, которые переполняют тетради студентов, вроде вопроса о том, владел ли Адам обычной философией, одинаково ли количество пороков и добродетелей и т. п.

Настоящим реформатором логики, по мнению Дидро, был Декарт. Принципы и метод Декарта были исключительно ценны, приучив нас к анализу с точным применением слов и идей. Методология Декарта породила логику, названную искусством мыслить. Дидро высоко ценил значение логических трудов Декарта.

Дидро не был односторонним сенсуалистом. С большим уважением он отзывался также и о Лейбнице. Он написал о нем панегирическую статью, помещенную в «Энциклопедии».

Дидро выделяет также Локка и несколько неожиданно Мальбранша, главный труд которого «Разыскание истины» представляет собой истолкование Декарта на спиритуалистической базе.

Локка Дидро ценит за то, что он основу знания видит в реальных явлениях, не доверяя никаким авторитетам. Локк, по мнению Дидро, справедливо считает, что люди не столько отличаются друг от друга в отношении чувственного знания, сколько в зависимости от того, к каким словам питают пристрастие. Дидро характеризует Локка как подлинного искателя истины.

Главное достоинство Мальбранша Дидро видит в его умении извлекать из того или иного мнения все следствия. Высоко оценивает Дидро принципы отыскания истины, сформулированные Мальбраншем в духе Декарта. У Декарта четыре правила, у Мальбранша больше, хотя все они, в конечном счете, восходят к Декарту. Самостоятельно у Мальбранша рассмотрены условия применения этих принципов. Мальбранш пишет: «Нет необходимости во всех вопросах применять все эти правила. В вопросах легких достаточно первого правила; в других вопросах нужны только первое и второе. Словом, эти правила нужно применять, пока не будет открыта искомая

122

истина, а следовательно, надо прилагать тем больше правил, чем сложнее вопросы» ⁸.

Дидро также разбирает нескольких современных ему логиков, в настоящее время совершенно забытых. Из известных логиков Дидро выделяет Вольфа, большую латинскую «Логику» которого он высоко ценит. О труде Кондильяка «История человеческого ума» Дидро отзывается как о книге, в которой значительно усовершенствована система Локка. Кондильяк сумел ликвидировать все длинноты и повторения, характерные для английского оригинала.

Дидро приходит к выводу, что какие бы формы ни принимала логика у разных авторов, все они считают ее методом для раскрытия истины во избежание ложного знания, поэтому логику можно назвать органом истины, ключом к наукам и руководством для человеческого знания (р. 221).

Умение здраво судить обо всем — это и значит владеть логикой. Суждение поэтому есть главный момент познания. Если бы даже не было никаких правил относительно простых представлений и силлогистических выводов, то логика ничего бы не потеряла.

Конечная цель логики, по Дидро, направлять наши суждения и научить нас тем самым хорошо судить; все остальное должно быть всецело связано с этой целью. Значит, цель логики — суждение. Многие философы, добавляет Дидро, настаивают на том, что целью логики являются все четыре действия ума. Но логика в действительности является совокупностью писаных или неписаных соображений, которые мы называем правилами, нужными, чтобы помогать мышлению, направляя ум к осуществлению своих операций в наиболее совершенной форме.

По Дидро, следует отличать цель самого дела от цели деятелей, цель логики и цель логиков. Цель логики — достигать внутренней истины, т. е. правильной связи идей. Нужно отличать истину внутреннюю от истины внешней; большая часть логиков их смешивала. Целью же логиков является силлогистическая практика — способ составления силлогизмов.

Последний вопрос, который решает Дидро в своей статье «Логика» — это вопрос о том, является ли логика наукой. По мнению Дидро, все зависит от того, какой смысл мы связываем с термином «искусство». Является ли искусство лишь тем, что имеет своим объектом нечто материальное, или под искусством можно разуметь всякую приобретенную способность. В последнем случае логику можно отнести и к искусству. Дело сводится к спору об употреблении слов.

⁸ Н. Мальбранш. Разыскание истины, т. II. СПб., 1906, стр. 308.
123

С этим связан другой вопрос: является ли логика искусственным учением или естественным?

Следует обратить внимание на то, что в самой логике можно отличать логику теоретическую и логику практическую, другими словами, она может быть docens, docente (учащая) и utente (используемая).

Успех и польза логики как искусства зависят от естественной логики; естественная логика может проявляться различным образом, ее степень различна у разных людей. Эта логика более проворная (agile) и более сильная, чем искусственная логика (р. 227).

На этом заканчивается небольшая статья Дидро в «Энциклопедии». Она может разочаровать отсутствием принципиально новых идей и изложения собственных взглядов Дидро. Он просто рассказывает о понимании различными авторами задач логики, отдавая всем должное. Это объясняется тем, что задача «Энциклопедии» наряду с созданием нового мировоззрения, соответствующего интересам зарождавшейся буржуазии, заключалась также и в популяризации уже имевшегося знания. Поэтому Дидро не чуждался таких авторов, которые в ином разрезе могли бы оказаться идеологически ему чуждыми. Необходимо исторически объективно оценивать эту статью.

Кроме статьи Дидро «Логика», в «Энциклопедии» содержатся и другие его логические статьи, такие, как «Мысль», «Рассуждение» (что, по терминологии Дидро, означает «умозаключение»), «Индукция», «Идея»⁹.

Наибольшая по размеру статья из только что названных — это статья, посвященная вопросам индукции. Общее определение индукции у Дидро таково: «Это способ рассуждения, посредством которого делается общее заключение, согласно с тем, что доказано относительно всех частных случаев. Он основывается на следующем принципе, принятом в логике: все, что можно утверждать или отрицать относительно каждого индивида одного вида или каждого вида одного рода, можно утверждать или отрицать относительно всего вида или всего рода» (стр. 188).

Тут ценно то, что Дидро говорит об индукции не только как об умозаключении от отдельных явлений и предметов к общему высказыванию о них, но и как о движении мысли от вида к роду.

⁹ См. Д. Дидро. Собр. соч., т. VII. ГИХЛ, М. — Л., 1939. Во французском издании сочинений Дидро 1821 г. статья «Индукция» содержится в т. 16, а статья «Рассуждение» — в т. 19. Последующие ссылки на эти произведения приводятся в тексте и содержат указание на страницу русского издания.
124

Но здесь дано определение лишь полной индукции. Это явствует из того, как Дидро отличает полную и неполную индукцию. Сначала Дидро приводит пример полной индукции: «Я производил опыты над металлами. Я заметил, что золото, серебро, медь, железо, олово, свинец и ртуть имеют вес. Отсюда я делаю вывод, что все металлы имеют вес. Я могу быть уверенным, что построил полную индукцию, так как только эти шесть тел носят название металлов» (там же). Дидро здесь исходит из понимания металла, характерного для его времени. Затем он переходит к неполной индукции: «Меня обманули десять раз подряд; вправе ли я делать отсюда вывод, что нет человека, для которого не было бы удовольствием обмануть меня? Это была бы весьма несовершенная индукция, а между тем именно такого рода заключения больше всего в ходу» (стр. 189). В этом отношении Дидро прав. Прирост знаний по неполной индукции гораздо более значителен, чем по полной. Многие логики даже отрицают прирост знаний по полной индукции.

При дальнейшем рассуждении Дидро смешивает неполную индукцию с аналогией, хотя и делает попытку их отличить: «В обиходе и нередко даже в логике индукция смешивается с аналогией. Но их можно и следует различать на том основании, что индукция предполагает полноту» (там же).

Мысль Дидро сводится к тому, что нужно отличать полную индукцию от аналогии. Однако, с другой стороны, неполную индукцию он отождествляет с аналогией. Приведенное выше высказывание Дидро заканчивается следующими словами: «Аналогия же является лишь неполной индукцией; она простирает вывод за пределы основоположений и по некоторому числу исследованных образцов заключает относительно целого вида вообще» (там же).

Это отождествление не может нас удовлетворить. Наличие общих черт у индукции и аналогии вовсе не означает, что эти две формы умозаключения можно отождествлять. Индукция и аналогия основываются на сопоставлениях, которые необходимо отличать друг от друга.

Для того чтобы привести конкретные примеры, Дидро предварительно останавливается на делении наук и на способе применения в них индукции. Он различает науки необходимые, куда входят математика, большая часть логики, учение о морали и т. п., науки случайные и, наконец, науки произвольные. К последней группе наук он ошибочно относит грамматику и ту часть логики, которая зависит от слов.

Аналогия, согласно Дидро, имеет значительно более широкое применение в тех науках, предмет которых является случайным. Сюда относятся физика и медицина.
125

Применение индукции играет еще большую роль в науках, зависящих только от человеческой воли. Так в грамматике, несмотря на все разнообразие языков, необходима аналогия; если обычай противоречит аналогии, то это рассматривается как неправильность.

По поводу этих размышлений могут возразить, что все наши знания являются лишь простой вероятностью, ибо они всецело основываются на аналогии, которая не может дать подлинного доказательства. Высказывая свое мнение на этот счет, Дидро пишет: «Я отвечу, что отсюда нужно исключить, по крайней мере, науки необходимые, в которых индукция просто полезна для открытия истин, доказываемых после» (стр. 193).

Итак, науки о случайном, или науки, зависящие от человеческой воли, в которых господствует индукция, дают лишь вероятные выводы. Индукция играет роль и в науках доказательных, но эта роль предварительная, предшествующая строгому доказательству. Вот в чем отличие наук, всецело базирующихся на индукции или (что тождественно, по Дидро) аналогии, от наук необходимых.

Во второй части этой статьи речь идет о злоупотреблениях аналогиями. «Если случается, что аналогия вводит нас иногда в заблуждение, то следует обвинять в этом поспешность наших суждений и пристрастие к аналогии, которое нередко побуждает нас принимать самое незначительное сходство за совершенное подобие» (стр. 196).

«Нам остается рассмотреть достоверность, достижимую путем индукции в необходимых науках» (там же), — заявляет в конце своей работы Дидро. «Все исследуемое в предметах необходимых — существенно; случайное не имеет никакой ценности. Объект ума есть отвлеченная идея, сущность которой ум создает по своему усмотрению путем определения и в которой он отыскивает лишь то, что вытекает из этой сущности» (стр. 197).

Здесь Дидро приближается к взглядам Кондильяка, который тоже выделяет сферу математического знания как подчиняющуюся другим принципам, нежели реальные науки. Но в данном пункте нас не может удовлетворить тезис, будто в таких науках объект ума представляет отвлеченную идею, сущность которой ум создает по своему усмотрению. Как раз в математике есть такая принудительность, которая вовсе не подчиняется тем или иным индивидуальным установкам исследующего ума.

Заключает Дидро так: «... никогда не нужно забывать, что индукция по существу дает нам лишь простую, более или менее твердую вероятность, а в необходимых науках добивают-

126

ся больше нежели вероятности, — в них хотят доказательств, и они там возможны» (стр. 198). Здесь Дидро стоит на позиции дуализма, к которому часто приходится прибегать мыслителям, основывающимся в своих взглядах на опыте, понимаемом как нечто противоположное сфере достоверного знания.

Другой, более мелкой по сравнению с «Индукцией», статьей Дидро в «Энциклопедии» является статья «Рассуждение». В этой статье речь идет о дедуктивных формах умозаключения. Так как эти формы мысли Дидро ценил ниже индукции, то он на них подробно не останавливается.

Общее определение рассуждения (умозаключения) у Дидро таково: «Рассуждение есть не что иное, как связь суждений, зависимых друг от друга. Соответствие или несоответствие двух идей не всегда бывает заметным при рассмотрении только этих двух идей. Нужно отыскивать для этого еще одну идею или даже больше, если это окажется необходимым, чтобы сравнить их с этими вводными идеями совместно или порознь. Действие, благодаря которому мы считаем такое сравнение проделанным (причем обнаруживается, что та или другая из этих двух идей или обе вместе согласуются или не согласуются с третьей), и называется суждением» (стр. 183).

Тут Дидро, несомненно, опирается на Локка. Вспомним определение последним познания, как установления соответствия или несоответствия двух идей, по содержанию далеко отстоящих друг от друга. Для того чтобы их соединить, умозаключение вводит одну или несколько посредствующих идей, в результате чего содержание крайних идей оказывается сопоставимым.

«Есть различные виды рассуждений, но самый совершенный из них и наиболее употребительный в школах — это силлогизм, который определяется как совокупность трех положений, построенных таким образом, что если два первых истинны, то третье не может быть не истинным» (стр. 184). Это восходит к классическому определению силлогизма со времен Аристотеля.

«Предположив истинность обеих посылок силлогизма, необходимо считать истинным и следствие, ибо оно в равной мере заключено в посылках» (там же). Здесь Дидро примыкает к взгляду, распространенному и в наши дни, согласно которому силлогизм нового знания не дает, а, сопоставляя посылки, извлекает лишь те истины, которые содержатся в них. «Чтобы понять это, — говорит Дидро, — нужно вспомнить, что положение истинно, если идея субъекта содержит в себе идею атрибута. Так как в силлогизме требуется лишь убедить в истинности третьего положения, называемого следствием, то
127

требуется лишь показать, как в этом следствии идея субъекта содержит в себе идею атрибута» (там же).

Эту функцию выполняет средний термин, который определяется Дидро несколько примитивно. Чтобы связать две исходные посылки, берется третья идея, называемая «средним термином». Средний термин есть, по Дидро, некий посредник между субъектом и атрибутом. Средний термин, или эта идея, «содержит в себе атрибут, ибо, если некая первая вещь содержит в себе вторую, а в этой второй содержится третья, то первая необходимо должна содержать в себе третью» (там же). Дается популярный и логически дефектный пример: «Если ликер содержит в себе шоколад, в котором содержится какао, то ясно, что этот ликер содержит в себе также и какао».

«Все, что логики говорили о рассуждении, кажется совершенно излишним и ничего не стоящим, — заключает Дидро, — ибо, как говорит автор «Искусства мыслить» (имеется в виду Кондильяк. — Авт.), большинство наших заблуждений проистекает гораздо чаще из того, что мы основываем наши рассуждения на ложных принципах, нежели из того, что мы в рассуждениях не следуем своим принципам» (там же).

Таким образом, Дидро переносит центр тяжести на истинность посылок, считая школьным и схоластическим делом рассмотрение тех правил, при помощи которых они соединяются. В этом положении есть связь с просветительскими идеями Дидро: главное — это факты, исходные положения. Если с самого начала имеются правильные исходные положения, то это гарантирует и правильность процесса умозаключения.

В своей совсем небольшой статье «Мысль» Дидро дает очень эклектическое определение мысли. Дидро не различает форм чувственного знания и форм опосредствованного знания, т. е. не отличает явлений первой и второй сигнальных систем. •«Мысль, замысел, перцепция, ощущение, сознание, представление, понятие — все эти термины кажутся синонимами, по крайней мере, для умов поверхностных и ленивых, которые не различают их при своей манере изъясняться. Но так как не существует совершенно тождественных слов, и они являются таковыми лишь по причине сходства, порождаемого общей идеей, выражающейся в них всех, то я хочу точно определить их тонкое различие, то есть каким именно образом каждое из них видоизменяет главную идею побочной идеей, которая придает ему свой собственный, особенный характер» (стр. 182).

Как будто такое начало требует точного различения между этими терминами. Но дальше идет рассуждение, с которым нельзя согласиться: главная идея всех этих терминов — это мысль, остальные же идеи — побочные, различающие идеи между собой в том смысле, что они не являются
128

вполне равнозначными. «Следовательно, — заключает Дидро, — слово мысль можно рассматривать как термин, обозначающий всякую деятельность души. Я могу, например, называть мыслью все, что испытывает душа как под влиянием внешних впечатлений, так и в применении, которое она дает своему размышлению» (там же).

Замысел — это мысль. Перцепция — это впечатление, которое производится на нас присутствием объектов. Наконец, термин «понятие» определяется как всякое представление, являющееся нашим собственным сознанием. А представление характеризуется как образная форма знания.

При таком истолковании происходит смешение представления и понятия. Дидро изменяет тому, что им сказано в статье «Логика», где есть намек на необходимость связи мышления с языком. Именно в последнем нужно искать отличие представления как образа от понятия, которое базируется уже не на образе, а на факторах второй сигнальной системы. Таким образом, Дидро не отличает явлений первой и второй сигнальных систем, что вообще характерно для эмпириков.

Еще более суммарна последняя статья под заголовком «Идея». Термин «идея» в понимании Дидро естественнее всего перевести термином «представление», как это и делают русские переводчики VII тома Дидро.

Имеется некоторое сомнение, можно ли приписывать эту статью Дидро. В издании Ассеза данной статьи нет. Слово «идея» в этой статье имеет очень широкий смысл: идеями называются и чувственные образы, и непосредственно возникшие при восприятии внешнего предмета представления о нем, и отвлеченные понятия. Поэтому переводчики в первом случае переводят идею как «образ», во втором — как «представление», в третьем — как «идею». При этом они подчеркивают, что это слово фигурирует главным образом во втором смысле, т. е. как представление. В таком случае оно к логике не имеет отношения.

Напрашивается соображение, что такой характер понимания идей у Дидро соответствует тому, что он говорит о мысли. Но поскольку нет твердого ручательства, что эта статья принадлежит Дидро, то не имеет смысла на ней специально останавливаться.

Дидро как диалектик
Наиболее интересная сторона в произведениях Дидро связана с вопросами диалектики в нашем понимании этого слова, хотя сам Дидро употребляет термин «диалектика» в традиционном значении, отождествляя его с логикой.
129

В этом отношении особую роль в философии сыграло гениальное произведение Дидро — «Племянник Рамо» (1762)¹⁰, в котором он анализирует противоречия социальной жизни. Произведение это представляет своеобразную исповедь Рамо, ставшего деклассированным проходимцем, за кусок хлеба угодливо прислуживающим верхам аристократии и в то же время презирающим и резко критикующим ее. Характеризуя атмосферу разврата, царящего в высших кругах, Рамо яркими красками описывает пороки этой среды и свое собственное моральное разложение. Отдавая себе полный отчет в той роли скомороха и шута, которую он разыгрывает перед богатыми тунеядцами, племянник Рамо смелой характеристикой всего происходящего дает яркую диалектическую картину тех противоречий, которыми раздиралось общество предреволюционной Франции.

Любопытна история текста этого диалога, не опубликованного самим Дидро. Известно, что Дидро пользовался благоволением Екатерины II, находился с ней в переписке и сам побывал в Петербурге. Екатерина II приобрела библиотеку Дидро, причем оставила ее во временном пользовании философа; она была получена в Петербурге уже после его смерти. Наряду с книгами из библиотеки Дидро в распоряжение России поступили и некоторые его рукописи. Случайно родственнику поэта Шиллера удалось в Петербурге открыть дотоле неизвестную рукопись Дидро. Он снял с нее копию и передал ее Шиллеру. Шиллер ознакомил с рукописью Гёте. На Гёте рукопись произвела очень сильное впечатление, и он перевел ее текст на немецкий язык. Этот перевод представляет выдающееся художественное произведение. Таким образом, произведение Дидро стало известным в Европе прежде всего на немецком языке.

«Племянник Рамо» заинтересовал Гегеля и сыграл особую роль в его философском творчестве; это произведение рядом художественных образов дало интересную параллель тем формам сознания, которые Гегель развернул в «Феноменологии духа», как мир отчужденного от себя духа. Чертами психологии Рамо Гегель характеризует так называемое «разорванное сознание». Когда неравенство осознается человеком, неизбежным результатом этого становится то, что сознание, находящее равенство, заменяется сознанием, находящим неравенство, и это последнее втайне возмущается против своего неравенства. Служба и лесть начинают опираться на личные инте-

¹⁰ См. Д. Дидро. Избр. филос. произв. Госполитиздат, 1941, стр. 207 — 271. Последующие ссылки на это произведение приводятся в тексте и содержат указание на страницу данного издания.
130

ресы и перестают быть героическими. Служба становится эгоистической, а лесть делается маской, принимает вид лицемерия и лживости. Благородное сознание утрачивает свой характер я начинает опираться на те же основания, как и его противоположность. Гегель пишет: «Так как отношение этого сознания связано с этой абсолютной разорванностью (Zerrissenheit), то в его духе исчезает различий, определявшее его как благородное, в отличие от низменного (niedrtrдchtige), и оба эти сознания становятся одинаковыми»¹¹.

Психология Рамо послужила лучшей иллюстрацией для гегелевской характеристики разорванного сознания, как сознания, раздираемого противоречиями, т. е. диалектического.

Эта диалектическая противоречивость сознания раскрывается Дидро прежде всего как противоречивость натуры Рамо, начиная с внешности и кончая его поступками, вытекающими из противоречивости положения, которое занимает Рамо в жизни.

Противоречив его внешний облик: «Иногда он худ и бледен, как больной, в. последнем градусе чахотки; сквозь его щеки можно было бы сосчитать его зубы; кажется, что он голодал несколько дней подряд или только что вышел из монастыря Ла-Трапп. На следующий месяц он жирен и толст, словно он все время проводил за столом у богатея или был заключен в Бернардинском монастыре. Сегодня он в грязном белье, в разорванных панталонах, покрыт лохмотьями, почти без сапог, ходит с поникшей головой, избегает встречных; хочется его подозвать и подать милостыню. Завтра он напудрен, обут, выбрит, хорошо одет, расхаживает, высоко подняв голову, хочет обратить на себя внимание, и вы могли бы принять его почти за приличного человека» (стр. 208).

Противоречив внутренний моральный облик Рамо: «Это смесь высокомерия и низости, здравого смысла и безрассудства; по-видимому понятия чести и бесчестия своеобразно перепутались в его голове, так как он без чванства обнаруживает те хорошие качества, которыми его наделила природа, и без стыда то плохое, что от нее он получил» (стр. 207). И далее: «Он производит встряску, он возбуждает, вызывает одобрение или порицание, он заставляет истину высказываться, он позволяет разузнать хороших людей, он изобличает плутов, — тогда-то здравомыслящий человек вслушивается и распознает окружающее» (стр. 208).

Противоречивы и мысли Рамо. Он говорит, что «ничто так не полезно народам, как ложь, и что нет ничего вреднее прав-
¹¹ G. W. F. Hegel. Werke, Bd. 11. В., 1841, S. 377.
131

ды... Гениальные люди отвратительны. И... если бы на лбу новорожденного было написано, что он наделен этим опасным даром, то его следовало бы задушить и выбросить собакам» (стр. 210 — 211).

О самом себе Рамо говорит: «А если бы ваш друг Рамо стал оказывать презрение к богатству, к женщинам, к вкусным яствам, к праздности и стал корчить из себя Катона, в кого бы он превратился? В лицемера. Нужно, чтобы Рамо был тем, кем он есть на самом деле, счастливым разбойником среди богатых разбойников, а не фанфароном, добродетелью или даже добродетельным человеком, удовлетворяющимся своей коркой хлеба в одиночестве или среди других бедняков» (стр. 233).

Рамо доходит до яркой характеристики социального зла, социальной лжи, вырастающей из кричащих противоречий жизни: «Говорят, что, когда вор ворует у вора, то черт хохочет... В природе все виды животных пожирают друг друга; в обществе сословия друг друга пожирают» (стр. 228).

Дидро, как собеседник в изображенном им диалоге, так фиксирует свои впечатления: «Я слушал его и... душа моя раздваивалась под влиянием двух противоположных движений, я не знал, смеяться мне или негодовать. Я был смущен такой проницательностью и такой низостью, мыслями столь верными и одновременно столь ложными, такой полной извращенностью чувств, беспредельной гнусностью и необычайной откровенностью» (стр. 220).

Здесь глубокие диалектические положения выражены в высоко художественной форме. Мастером этого стиля и был Дидро. Энгельс писал о французах XVIII в.: «Однако — вне пределов философии в собственном смысле слова они смогли нам оставить высокие образцы диалектики; припомним только «Племянника Рамо» Дидро...» ¹².

«Племянник Рамо» — яркая страница в истории диалектики нового времени домарксова периода, и эта сторона в литературной деятельности Дидро едва ли не превышает все его заслуги по исследованию проблем логики.

Этим можно закончить обзор логических учений, являющихся продуктом французского материализма XVIII в.

¹² Ф. Энгельс. Анти-Дюринг, 1957, стр. 20
Глава IX. Кант

Жизнь и научная деятельность Канта
После изложения логических воззрений французских материалистов XVIII в. вновь обращаемся к Германии и к развитию логики у немецких философов-идеалистов. На первое место нужно выдвинуть Иммануила Канта, самого крупного из субъективных идеалистов, возглавившего целую логическую школу, которая имеет представителей до наших дней.

Кант родился в 1724 г. в Кенигсберге. В 1745 г. он окончил куре учения и долгие годы (1745 — 1754) был домашним учителем. В 1755 г. он защитил диссертацию и получил звание приват-доцента. В 1770 г. Кант написал диссертацию на латинском языке «О форме и принципах чувственного и умопостижимого мира» и получил кафедру логики и метафизики. Эта диссертация включает элементы, предвосхищающие будущий перелом Канта в сторону его трансцендентальной системы.

Свой первый оригинальный труд, который создал эпоху в развитии идеалистической философии в Германии, — «Критику чистого разума» — Кант написал уже в преклонном возрасте, в 1781 г. Книга эта вызвала многочисленные толки. Канта обвиняли в том, что он возвращается к субъективизму Беркли. Чтобы отвести от себя эти упреки, Кант выпускает небольшое произведение, которое должно было служить комментарием или введением к «Критике чистого разума». Это так называемые «Пролегомены», вышедшие в 1783 г.

В 1788 г. выходит второе крупное произведение Канта — «Критика практического разума». И, наконец, в 1790 г. — «Критика способности суждения». Кроме того, Кант написал еще ряд произведений в 90-х годах, но в позднейшие годы его творческие силы иссякли. Умер Кант в 1804 г.

133

Чтобы понять социальную обстановку, в которой жил и действовал Кант, нужно учесть неразвитость экономической жизни Германии того времени по сравнению с тем, как складывалась жизнь в соседних странах. Характеристику социального строя Германии того времени мы находим у Маркса и Энгельса в «Немецкой идеологии»: «Бессилие каждой отдельной области жизни (здесь нельзя говорить ни о сословиях, ни о классах, а в крайнем случае лишь о бывших сословиях и неродившихся классах) не позволило ни одной из них завоевать исключительное господство»¹.

Раздробление социальных сил было причиной того, что абсолютистское государство, развившееся в Германии в своей самой уродливой полупатриархальной форме, приобретает мнимую независимость от социальной основы. Кант был идеологическим представителем особого социального слоя, характерными чертами которого были постепенное изживание аристократических, феодальных традиций и медленный рост еще неоформившейся буржуазии. В этом отношении применение к Канту ходячего выражения, будто его философия есть аристократическая реакция на французскую революцию, совершенно недопустимо; между тем такая неоправданная характеристика тормозила у нас понимание эволюции идеалистической философии в Германии.

После начала Великой французской революции им была написана только «Критика силы суждения»; что же касается «Критики чистого разума» и «Критики практического разума», то они написаны до начала французской революции. Поэтому видеть в них аристократическую реакцию на события, которые еще не произошли, — явный абсурд.

Маркс и Энгельс писали: «Характерную форму, которую принял в Германии основанный на действительных классовых интересах французский либерализм, мы находим опять-таки у Канта. Ни он, ни немецкие бюргеры, приукрашивающим выразителем интересов которых он был, не замечали, что в основе этих теоретических мыслей буржуазии лежали материальные интересы и воля, обусловленная и определенная материальными производственными отношениями; поэтому Кант отделил это теоретическое выражение от выражаемых в нем интересов, превратил материально мотивированные определения воли французской буржуазии в чистые самоопределения «свободной воли»².

Вышедшее в 1793 г. сочинение Канта «Религия в пределах одного только разума» вызвало бурю негодования в цензур-

¹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 3, стр. 183.

² Там же, стр. 184.
134

ных кругах. В этом произведении религия была истолкована в духе деизма, в духе только морального фактора, при игнорировании богословского элемента. Это было расценено, как дерзкое выступление против официальной церкви.

Отрицательное отношение к Канту усилилось в связи с опасениями правительства последствий французской революции с ее идеями свободомыслия. В 1794 г. Фридрих-Вильгельм подписывает именной указ, в котором Канту было сделано предупреждение, что дальнейшие его выступления по вопросам религии повлекут за собой серьезные репрессии. Кант дал подписку не выступать впредь по религиозным вопросам.

В развитии литературной деятельности Канта можно выделить два периода: с 1746 по 1770 г. и после 1770 г.

Система трансцендентального идеализма есть идеалистическая система. До того, как она сложилась (а сложилась она сравнительно поздно), Кант несколько догматически относился ко многим положениям философии. Перелом в сторону трансцендентального идеализма произошел во второй период его деятельности. Поэтому есть основания утверждать, что первый период, период докритический, — преимущественно материалистический. О материализме второго периода можно говорить лишь в соответствии с высказываниями Ленина, который называл Канта в период его расцвета дуалистом, указывая на то, что Кант является материалистом постольку, поскольку он признавал существование вещи в себе. Но поскольку он настаивал на непознаваемости вещи в себе, то он был агностиком, а агностицизм в данной системе является признаком идеализма.

В докритический период материализм Канта проявлялся главным образом в решении вопросов космологии. Сюда прежде всего относится его выдающееся произведение, в котором он проводил новые идеи о мироздании — «Всеобщая естественная история и теория неба» (1755). Интересно, что в этом произведении Кант выступает против агностицизма. Он пишет: «Я чувствую всю силу противопоставляемых препятствий и, однако, не унываю... Дайте мне материю, и я построю из нее мир; это значит, дайте мне материю, и я покажу вам, как из нее должен образоваться мир»³.

Первым научным опытом Канта, имевшим большое прогрессивное значение, является его теория происхождения и развития мира. Эта теория носит также название канто-лапласовской теории, так как подобные предпосылки были выдвинуты и французским астрономом Лапласом.
³ I. Kant. Werke, sorgfдltig revidirte Gesamtausgabe in zehn Bдnden. Bd. VIII. Leipzig, 1838, S. 232.
135

Классическую характеристику этой стороны деятельности Канта мы находим у Энгельса: «Первая брешь в этом окаменелом воззрении на природу была пробита не естествоиспытателем, а философом. В 1755 году появилась «Всеобщая естественная история и теория неба» Канта. Вопрос о первом толчке был устранен; земля и вся солнечная система предстали как нечто ставшее во времени... В открытии Канта заключалась отправная точка всего дальнейшего движения вперед» ⁴.

Подобную же характеристику мы находим в «Анти-Дюринге»: «Кантовская теория возникновения всех теперешних небесных тел из вращающихся туманных масс была величайшим завоеванием астрономии со времен Коперника. Впервые было поколеблено представление, что природа не имеет никакой истории во времени» ⁵.

Следует упомянуть работу Канта о приливном трении (1754). В этой работе речь идет о задерживающем влиянии морских приливов и отливов на движение Земли около оси. Произведение это написано в материалистическом плане.

Из работ, имеющих отношение к вопросам логики и гносеологии, нужно назвать небольшое произведение Канта «Ложные ухищрения в четырех фигурах силлогизма» (1762), в которой Кант хочет преодолеть схоластицизм, упростить силлогистическое учение. Несмотря на узость темы, высказанные в этом этюде логические взгляды получили свое развитие в трудах Канта второго периода.

Для изучения теоретико-познавательных и логических взглядов Канта имеет также значение его работа «Опыт введения в философию понятия отрицательных величин» (1763). В ней Кант исходит из того, что реальное отрицание содержит в себе не только одно исключение, но и утверждение известного положительного признака или определения.

В другом месте этой работы Кант утверждает, что изучение явлений внешнего мира нельзя ставить в зависимость от чисто умозрительных выкладок. Нельзя дедуцировать природу. По этому поводу он пишет: «...реальное основание никогда не может быть логическим основанием, и дождь обусловливается ветром не в силу закона тождества» ⁶.

В этой работе в связи с определением реального основания Кант выдвигает приоритет логического понятия над суждением: «...отношение реального основания к чему-либо, что им полагается или уничтожается, совсем не может быть вы-

⁴ Ф. Энгельс. Диалектика природы, стр. 8.

⁵ Ф. Энгельс. Анти-Дюринг, стр. 54.

⁶ И. Кант. Соч., т. II. Соцэкгиз, М., 1940, стр. 170.
136

ражено посредством суждения, но единственно только посредством понятия, которое путем его разложения можно привести к более простым понятиям о реальных основаниях, однако лишь таким образом, что в конце концов все наши познания об этом отношении сведутся к некоторым простым и дальше уже неразложимым понятиям о реальных основаниях, коих отношение к следствию уже никак не может быть сделано понятным» ⁷.

Кант как преподаватель логики
Нашей задачей является специальное изучение логических взглядов Канта. Кант был основателем так называемой трансцендентальной логики, учения, имеющего особое значение в развитии гносеологических взглядов Канта. Этому предшествовало то, что Кант преподавал логику в своем родном университете в Кенигсберге. Кант получил приват-доцентуру в 1756 г. и тогда же, с зимнего семестра, начал читать логику вплоть до летнего семестра 1796 г., в продолжение 41 года.

Кант брал за основу своих лекций ходовые учебники того времени. В течение первых девяти лет он читал логику по Баумейстеру, а с 1765 г. стал читать по Мейеру. У Мейера есть книга по логике, изданная в Галле в 1752 г., — «Vernunftlehre». В том же году Мейер издал «Извлечения» из этой книги в виде краткого пособия.

Кант вначале читал близко к оригиналу Мейера, затем стал все больше и больше отступать от его текста. В личном экземпляре на полях, на вклеенных листах, закладках Кант делал свои замечания. Их накапливалось все больше и больше, и в конце концов маленький учебник Мейера как бы потонул в этих дополнениях Канта.

Влияние Мейера сказалось не только на лекциях Канта по логике, но и на его терминологии, которая характерна уже для собственных сочинений Канта, таких, как «Критика чистого разума».

Например, известно, что Кант различал рассудочное и разумное мышление. Рассудочное знание, по Канту, определяется тем, что категории рассудка могут и должны находиться в соответствии с наглядными представлениями, или интуициями. Это есть плодотворное знание, которое двигает вперед науку и естествознание. Иное дело категории разума, которые, не наполняясь никаким содержанием, в то же время претендуют на то, чтобы служить средством познания по существу непознаваемого. Основные теоретические пробле-
⁷ И. Кант. Соч., т. И, стр. 171.
137

мы о начале мира, о строении мира, о душе Кант считает неразрешимыми в плоскости теоретической науки.

Это различие рассудка и разума намечается уже у Мейера в плане формальной логики. Мейер называл непосредственные умозаключения умозаключениями рассудка, а опосредствованные умозаключения умозаключениями разума. Это перешло и в логику Канта. Он так и назвал два соответствующих раздела: непосредственные умозаключения и опосредствованные умозаключения, как умозаключения рассудка и умозаключения разума.

Другая идея; выдвинутая Кантом в «Критике чистого разума», заключается в том, что вещи в себе мы познать не можем. Это один из важных тезисов его теории познания. Второй отдел краткого руководства Мейера говорит о границах научного познания. Здесь обсуждаются следующие темы: незнание, горизонты, т. е. предел познания, причем Мейер отличает незнание похвальное и незнание, заслуживающее порицания. Похвальное незнание естественно сопоставить с незнанием, которое, по Канту, вызывается тем, что не может быть оправдано познание на базе категорий чистого разума, не наполненных никаким содержанием. Мне кажется, что тут Мейер хотя и косвенно, но все же оказал влияние на Канта.

К тому времени, когда Кант уже не мог работать, писать что-либо новое, относится издание «Логики» Канта. Выполнил это ученик Канта — Г. Еше. Кант поручил Еше собрать все материалы его лекций. «Логика» Канта была издана в 1800 г. под редакцией Еше. Сам Кант личного участия в этом издании не принимал. Эта книжка переведена и издана на русском языке в 1915 г. Петроградским философским обществом под редакцией Щербины. К этой книжке нужно относиться осторожно, поскольку текст написан не Кантом, а построен на извлечениях из его рукописи.

Долгое время рукописи Канта по вопросам логики не были разобраны, изучены и сгруппированы. Впервые они были изданы в 1924 г. Весь этот материал напечатан чисто механически. Один из современных исследователей Канта, киевлянин Беляев, характеризует их как сырой материал, непригодный для использования.

По характеру материалов мы можем судить о последовательности фрагментов и замечаний, но в связи с тем, что Кант читал курс логики до 50 раз, хронологию возникновения фрагментов установить невозможно.