Нохрин И.М. Канада в составе Британской империи в конце XIX - начале XX вв.: дилемма имперского единства и национальной автономии // Восток - Запад в контексте мировой истории: взгляд из Сибири (материалы междунар. науч. конф.). Иркутск: изд-во ИГУ, 2012. С. 198-210.

В последней трети XIX в. Канада представляла собой уникальное явление как в британской, так и в общемировой колониальной практике. Владение империи, которое, как считали современники, “в силу своих размеров, само могло бы считаться империей”¹, первое федеративное государство, образовавшееся на основе “белых” переселенческих колоний в результате мирной трансформации их политической системы, форпост Британии на североамериканском континенте, уже дважды отстоявший верность короне в вооружённой борьбе с США.

В основе государственного устройства доминиона Канада лежал Акт о Британской Северной Америке 1867 г., который провозгласил создание федерации и закрепил её конституционные основы. Согласно этому документу, в доминионе устанавливалась Вестминстерская модель парламентской демократии. Главой государства являлся британский монарх, представленный генерал-губернатором, однако его влияние ограничивалось, в основном, представительскими функциями². Полнота законодательной, исполнительной и судебной власти концентрировалась в руках канадского парламента, ответственного перед ним правительства и провинциальных органов управления³. Она ограничивалась отсутствием возможности проводить собственную внешнюю политику (представительство империи на международной арене осуществляла только метрополия) и правом Великобритании в течение двух лет отменять любые акты канадского парламента, если они противоречили общеимперскому законодательству⁴. Таким образом, к концу XIX в. доминион обладал во внутренней политике, фактически, максимально возможной степенью самостоятельности.

<�стр. 198>

В 70-е годы XIX в. среди общественно-политических кругов Канады широко распространилось убеждение, что новый статус их страны, её возросший материальный и духовный потенциал, укрепляющееся национальное самосознание самих канадцев требуют отказа от отношений господства-подчинения между метрополией и автономиями и реорганизации империи на принципах взаимовыгодного партнёрства. “Канада – не простое владение империи, - выражал популярную точку зрения премьер-министр Джон Макдональд, - её правительство даже более ответственно за поддержание отношений с США, чем само английское правительство…Канада стала опекуном империи в Северной Америке, а это требует разработки общей политики и откровенного обмена мнениями”⁵.

Современники выражали надежду, что имперские отношения, в случае проведения адекватных требованиям времени реформ, могли бы приносить гораздо больше пользы их субъектам. Обладая широкой автономией во внутренних делах, североамериканская федерация имела немало возможностей для взаимодействия со “страной-матерью”. Однако, к сожалению многих, совместное существование Канады и Великобритании под общей короной становилось со временем похоже, скорее, на традицию или форму выражения лояльности правящей династии, нежели на факт реальной политики⁶.

Попыткой преодоления пережитков колониального прошлого и переустройства империи на новых принципах стал план реформ, известный как имперская федерация. В его основе лежала мысль о том, что сохранение и укрепление империи невозможно без привлечения самоуправляющихся колоний к управлению ею, без их заинтересованности во взаимодействии с метрополией ради достижения обоюдных интересов. В общих чертах имперская федерация представлялась многим, в том числе и в Канаде, в качестве триединого союза: политического (участие автономий на правах субъектов в принятии общеимперских решений), экономического (таможенный союз) и военного (единая система обороны), основанном на культурно-историческом единстве англосаксонской “расы”⁷.

Во второй половине 1880-х – начале 1890-х годов в ходе обсуждения планов имперской федерации выяснилось, что сторонники имперского единства – империалисты – в Канаде и Великобритании по-разному расставляли приоритеты в своей деятельности. И для тех и для других было характерно стремление через предлагаемые реформы реализовать интересы, прежде всего, собственной страны. Но если для канадцев наиболее значимым компонентом предполагаемой федерации являлся таможенный союз, в котором продукция

<�стр. 199>

доминиона на рынке метрополии могла бы защищаться покровительственными пошлинами, то для их британских партнёров, верных идеям фритреда, было важно привлечь автономии к несению расходов на общую оборону и ослабить, тем самым, налоговый гнёт на население Великобритании⁸. Не отказываясь полностью от возможности финансирования вооружённых сил империи, канадские империалисты исходили из принципа “нет налогов без представительства” и требовали прежде обеспечить жителям доминиона конституционную возможность влиять на её внешнюю политику, и только потом ставить вопрос о соответствующих выплатах⁹. По мере того, как становилось всё определённее, что создание каких-либо новых общеимперских институтов не входит в планы метрополии, ситуация заходила в тупик. К середине 90-х годов XIX сторонники имперской федерации были вынуждены признать, что полноценное воплощение их идей стало невозможным по причине слишком глубокого расхождения между позициями различных частей империи¹⁰.

В этой обстановке канадские империалисты продолжали борьбу за создание таможенного союза, по-прежнему представляя его в качестве первой ступени на пути к укреплению имперского единства¹¹. Теперь их надежды были связаны с новым министром колоний Великобритании Джозефом Чемберленом. Весной 1896 г. этот известный политик совершил визит в доминион, во время которого выступил с программной речью в Канадском клубе Оттавы. Основные её положения, отражавшие не только личные взгляды министра колоний, но и его адептов, сводились к следующему: высший политический идеал - имперское единство, конкретная задача - образование тесного союза Великобритании и её самоуправляющихся колоний, главное средство - торговая уния¹². Демонстрируя готовность своей страны поддержать позицию Дж. Чемберлена, премьер-министр Канады У. Лорье объявил в 1897 г. о намерении ввести в одностороннем порядке покровительственный таможенный тариф в отношении стран Британской империи. Правда премьер-министр оговорился, что преференции будут рассчитываться таким образом, чтобы они не нанесли вреда экономике самой Канады и даже послужили ей на пользу¹³. В 1897 г. парламент утвердил законопроект о введении нового, протекционистского таможенного тарифа, в котором для продукции из стран Британской империи предусматривалась льгота в 12.5% (через некоторое время она возросла до 25%, а в 1900 до 33.3%)¹⁴.

После этого шага слово было за Великобританией. Прежде всего, принятые Оттавой меры потребовали от Лондона корректировки

<�стр. 200>

его внешнеэкономического курса. Как часть империи доминион состоял участником англо-германской и англо-бельгийской торговых конвенций и поэтому льготы, предоставленные Канадой Великобритании, автоматически распространялись на изделия, ввозимые из этих стран. На колониальной конференции 1897 г. У. Лорье решительно выступил за отмену данных договоров. Одновременно он отказался субсидировать содержание имперского флота и не поддержал идею создания “имперского совета” – консультативного политического органа. Канадский премьер отстаивал путь сплочения империи именно через экономическое сотрудничество. С ним во многом был согласен и министр колоний, который поддержал его таможенные инициативы и добился денонсации договоров, продемонстрировав тем самым неизменность своего курса¹⁵.

В Канаде многие сторонники имперского единства рассматривали факт введения таможенных преференций в качестве первого шага на пути к долгожданным реформам. Некоторые из них, как, например, один из признанных лидеров империалистов Дж. Денисон, даже пытались предлагать план дальнейших действий¹⁶. На фоне растущего имперского оптимизма у канадцев появлялась возможность на практике выразить чувства имперской солидарности: в 1899 г. в доминион стали поступать известия об обострении ситуации в бурских республиках на юге Африки. Летом этого года Дж. Чемберлен известил У. Лорье о готовящейся “демонстрации силы” и настоятельно предложил принять в ней участие¹⁷. Лондон недвусмысленно рассчитывал на самую активную поддержку своих действий самоуправляющимися колониями, что должно было сблизить их друг с другом и с метрополией на почве участия в общем деле.

Призыв министра колоний воодушевил канадских империалистов. При поддержке консервативной партии они задолго до начала боевых действий стали требовать от правительства снаряжения экспедиционных сил для оказания помощи “стране-матери” в надвигающейся войне. Военное общество Торонто направило официальной Оттаве резолюцию с призывом сформировать и передать в распоряжение метрополии воинский контингент, взяв на себя все расходы по его снаряжению и транспортировке. А один из депутатов парламента полковник С. Хьюз даже предложил возложить на него всю ответственность за выполнение этой задачи¹⁸. В многочисленных газетных и журнальных статьях империалисты подчёркивали, что добровольцы должны быть отправлены официально от имени правительства, дабы подчеркнуть единство доминиона с другими частями империи¹⁹.

<�стр. 201>

Вместе с тем для канадских общественно-политических кругов было важно осознавать возможность своей страны принимать, пусть и “подсказанные” из Лондона, но, по сути, самостоятельные решения. Они настойчиво формировали в массовом сознании крайне негативный образ жителей Трансвааля и Оранжевой республики. В статьях и памфлетах буры представлялись грубыми дикарями, потерявшими всякую связь c благородной европейской культурой, которые в силу своего невежества и отсталости не способны самостоятельно наладить эффективное управление собственным государством²⁰. В печати то и дело появлялись сообщения, описывающие крайнюю степень упадка южноафриканских республик. “Городские нечистоты стекают прямо по улицам в реки, из которых люди потом берут воду для питья, пьяные полицейские то и дело стреляют из револьверов по местным жителям из-за всякого пустяка”, – писал, к примеру, один из “возмущённых” публицистов того времени²¹. Как следствие долгом канадцев объявлялась необходимость помочь метрополии донести “свет цивилизации” до “несчастных” жителей бурских республик. Добровольное участие в “справедливой борьбе” “страны-матери” за идеалы “всего цивилизованного мира”²² – вот что могло стать лучшим доказательством “возмужания” Канады и, как следствие, права на равных с метрополией участвовать в формировании имперского политического курса²³.

Однако у англо-бурской войны в Канаде имелись и противники. Среди либералов было немало тех, кто занимал строго изоляционистскую позицию и считал, что Канада не должна вмешиваться в какие бы то ни было военные конфликты, пока не существует прямой угрозы её безопасности или, по крайней мере, не задеты её собственные интересы. Желающим сражаться за интересы метрополии предлагалось вступать в английский полк и отправляться в Южную Африку²⁴. Немаловажную роль при этом сыграл и весьма неблаговидный этический подтекст “войны всей Британской империи против 30.000 фермеров”²⁵, который явно не соотносился с пафосной риторикой об оборонительном характере действий Великобритании.

У. Лорье оказался в трудном положении: с одной стороны, на него оказывали мощное давление консерваторы и проимперски настроенные круги, а с другой – ему приходилось считаться с мнением соратников по либеральной партии, без поддержки которых он рисковал столкнуться с непониманием в правительстве. К удовлетворению премьер-министра обстоятельства сложились весьма благоприятно. Англо-бурская война началась 2 октября 1899 г., когда парламент доминиона находился на каникулах. Воспользовавшись этим,

<�стр. 202>

У. Лорье тут же заявил, что правительство берёт на себя расходы по экипировке и транспортировке добровольцев в количестве 1 тыс. человек, и не стал созывать досрочную сессию парламента, сославшись на незначительность расходов²⁶. В итоге, он сумел убить двух “зайцев” сразу: и проявить солидарность со “страной-матерью”, и избежать парламентских дебатов по вопросу об отправке войск. Впрочем, такой компромисс устроил не всех. Многие империалисты были недовольны тем, что правительство так и не выразило официальную поддержку Великобритании отправкой подразделения регулярной канадской милиции, ограничившись лишь оснащением и транспортировкой добровольческих отрядов. Тем не менее, на очередных парламентских выборах, состоявшихся в ноябре 1900 г., либеральная партия заметно увеличила свой отрыв от консерваторов²⁷, что демонстрировало одобрение избирателями недавнего решения Лорье. Он верно уловил доминирующее умонастроение сограждан, которым было важно, что глава правительства, приняв решение о поддержке метрополии, сделал это именно в той форме, которая продемонстрировала самостоятельность канадской позиции.

Южно-африканская война убедила общественность Канады в правильности курса, избранного страной в имперских отношениях. Как показали события, в случае необходимости она могла оказать поддержку “стране-матери” и без прямого выделения средств на её оборону или создания каких-либо общеимперских органов. Более того, многие канадцы гордились тем, что пришли на помощь Великобритании исключительно из патриотических побуждений и настроений англосаксонской солидарности, а не обязанности соблюдать какие-либо формальные договорённости²⁸. Степень и характер участия Канады в англо-бурском конфликте указывали и на высокую самостоятельность властей в Оттаве. Поэтому создание наднациональных общеимперских органов, согласно распространённому мнению, теперь не увеличило бы, а, наоборот, ограничило пределы реальной самостоятельности доминиона. Регулярные консультации премьер-министров метрополии и самоуправляющихся колоний виделись идеальной формой политического взаимодействия внутри империи²⁹.

Обстоятельства сложились так, что реалии мировой политики очень быстро остудили эйфорию партнёрства военных лет. В 1903 г. в центре внимания политических и общественных кругов Канады оказалась работа объединенной англо-американо-канадской комиссии по демаркации границы на Аляске. Проблема установления северо-западных рубежей доминиона существовала с момента его

<�стр. 203>

образования и была вызвана отсутствием чёткой разграничительной линии между владениями США, приобретёнными в 1867 г. у России, и территорией канадской провинции Британская Колумбия³⁰.

Особое значение этот вопрос получил в последнее десятилетие XIX в. под воздействием золотой лихорадки, охватившей бассейн реки Юкон. Поток поселенцев и товаров на Северо-западные территории Канады стимулировал экономическое развитие всего региона и сделал актуальной организацию транспортного сообщения этой части Аляски с остальным миром. Власти США заявили о правах на узкую полосу прибрежных территорий, которая являлась ключевой для организации системы морских коммуникаций с районами канадской золотодобычи. В свою очередь, и правительство Лорье потребовало передачи ему части тихоокеанского побережья.

В состав арбитражной комиссии, призванной положить конец спорам, вошли два представителя Канады, один Великобритании и три Соединённых Штатов. Канадцы закономерно рассчитывали на поддержку их позиции метрополией. Однако в условиях изменения геополитической обстановки и расклада сил на мировой арене, Великобритания не собиралась портить отношения с североамериканской державой, влияние которой становилось сильнее год от года. Позиция Лондона определялась также и настроениями англосаксонской солидарности, широко распространившимися среди британской политической элиты на фоне соперничества европейских империй. Весьма характерной в этом плане была точка зрения Дж. Чемберлена. “Я отказываюсь считать США чужой нацией, - заявлял он несколькими годами ранее, - Мы с ними одной расы и крови. Я также отказываюсь проводить какие-либо различие между интересами англо-саксов в Англии, в Канаде или США… Мы все часть одной большой семьи”³¹.

В итоге, представитель Великобритании лорд Альверстон поддержал требования американцев, и арбитражная комиссия полностью удовлетворила их интересы. Канадские делегаты отказались подписать окончательное решение, по которому часть северо-западных территорий страны оказалась отрезанной от выхода к Тихому океану³². Но на деле у доминиона не осталось никакой возможности оспорить результаты работы арбитража.

Демаркация границы на Аляске сильно охладила чувства канадцев по отношению к Великобритании. Общественное мнение доминиона расценило такой шаг метрополии не иначе как предательство, в стране разразилась буря негодования. “Вся внешняя политика Великобритании в Западном полушарии – это история

<�стр. 204>

предательств наших интересов”- заявлял в публичных лекциях профессор юридической академии Торонто Джон Кинг. “Джон Буль уже слишком много задолжал канадцам”, - вторил ему У. Лорье с официальной трибуны³³. Выраженный эгоистический характер действий метрополии пробуждал серьёзные сомнения в искренности её намерений развивать взаимовыгодные отношения с автономными колониями. Косвенным подтверждением тому служили неудачи попыток Дж. Чемберлена убедить британцев в необходимости отступления от политики фритреда в пользу покровительственных тарифов³⁴. Приход же к власти в Великобритании в 1906 г. либеральной партии и тяжёлая болезнь самого Дж. Чемберлена сделали ещё менее вероятным создание системы имперских преференций. Либералы теперь ясно дали понять, что не собираются отказываться от проверенной временем политики фритреда ради сомнительных, по их мнению, преимуществ экономического союза с самоуправляющимися колониями³⁵.

Пошатнувшаяся вера в имперское единство и нежелание метрополии защитить интересы доминиона стали причиной растущего скептицизма канадцев как к новым проектам укрепления имперского единства (например, план имперского совета министра колоний Альфреда Литтелтона), так и к намечавшейся в 1907 г. колониальной конференции. Многие считали это попыткой влить “вино” старого колониализма в “мехи” новых проектов и совещаний³⁶. Присутствие на ней канадского премьера считалось бессмысленным из-за равнодушного отношения английского правительства к партнёрам по империи³⁷. Тем не менее, Лорье отправился на встречу в Лондоне, хотя и занял на ней весьма пассивную позицию. Он твёрдо высказывался против создания общеимперских совещательных органов и проявил активность лишь при обсуждении нового официального термина “доминион” для обозначения всех автономий Великобритании³⁸. Итоги конференции 1907 г., завершившейся, в целом, без каких-либо конкретных результатов, наводили канадских империалистов на мысль, что в перспективе распад империи и независимость Канады неизбежны³⁹.

В том же году Канада первой из доминионов провела самостоятельные международные переговоры, которые касались заключения торгового соглашения с Францией, и создала Департамент внешних сношений, занимавшийся первоначально лишь иммиграцией, но имевший большое символическое значение⁴⁰. Эти шаги недвусмысленно показывали, что в ряде вопросов Оттава впредь не желает полностью доверять Лондону.

<�стр. 205>

Схожий характер отношения между доминионом и метрополией приобрели и в военной области. В 1909 г. в центре внимания общественно-политических кругов Канады оказалась проблема укрепления военно-морской обороны империи. В марте этого года премьер-министр Великобритании Г. Асквит и первый лорд Адмиралтейства Р. Маккена сделали в палате общин заявления, в которых выразили озабоченность растущей мощью иностранных флотов (прежде всего, германского) и доказывали необходимость выделения дополнительных средств на строительство восьми современных линейных кораблей, известных в то время как “дредноуты”. “Угроза британскому морскому превосходству” вызвала настоящий переполох не только в метрополии, но и в доминионах, положив начало так называемой дредноутской панике⁴¹.

Даже гипотетическая возможность потери Великобританией господства на море произвела на общественное мнение Канады ошеломляющий эффект. Всего через несколько дней после заявления Асквита и Маккены парламент доминиона при редком единодушии поддержал предложение У. Лорье о создании собственной канадской военно-морской службы, которая бы постоянно находилась “в тесном сотрудничестве с имперскими силами”⁴². Как предполагал премьер-министр, она должна была представлять собой две флотилии (в Атлантическом и Тихом океане), состоящие из лёгких кораблей, комплектование и управление которыми должно было осуществляться из Оттавы, хотя, при необходимости, могло передаваться и в Лондон⁴³.

Однако по мере охлаждения страстей и углубления в практические вопросы строительства кораблей и выделения денежных средств, выяснилось, что мнение канадцев по этому вопросу далеко не однородно. Уже через несколько месяцев канадские империалисты полностью отказались от идеи создания собственного флота. В выступлениях перед публикой и в печати они настойчиво предлагали правительству последовать примеру Новой Зеландии, направив денежные средства прямо на строительство кораблей для британских ВМС, что, по их мнению, было бы и рациональнее с точки зрения единства системы обороны и наилучшим образом отвечало требованиям имперской солидарности⁴⁴.

В то же время, в Канаде набирало силу движение “автономистов” – сторонников максимальной самостоятельности доминиона – среди которых было распространено убеждение в бессмысленности не только выделения средств на строительство британского флота, но и даже на постройку собственных военных кораблей. По их

<�стр. 206>

мнению, само географическое положение доминиона оставляло ему только одного потенциального противника – США, вероятность войны с которым считалась минимальной⁴⁵. По этой причине “автономисты” призывали не втягивать страну в европейскую гонку вооружений и не отвлекать усилия канадцев на строительство флота, в котором они не имели необходимости. С другой стороны, формирование собственных ВМС было, в их представлении, гораздо меньшим злом, нежели передача части федерального бюджета в безотчётное пользование метрополии. Хотя и в этом случае на повестку дня неизбежно становились вопросы об участии доминиона в имперских войнах, о степени его влияния на внешнюю политику Великобритании и статусе канадского флота. Сторонники автономии обоснованно опасались, что метрополия будет пытаться использовать корабли доминиона далеко за пределами его сферы интересов⁴⁶.

Правительство У. Лорье продолжало настаивать на собственном проекте, но усилиями консерваторов это предложение было дважды отвергнуто в ходе дебатов в начале 1910 г.⁴⁷ На внеочередных выборах 1911 г. к власти пришли консерваторы во главе с Робертом Борденом, планировавшие разделить с метрополией “бремя империи” и начать финансирование строительства кораблей для британского флота. В декабре 1912 г. Р. Борден выступил в Палате общин с предложением предоставить Великобритании 35 млн. долл.. В результате долгих дебатов объединённые силы либералов и независимых депутатов-“автономистов” заблокировали принятие этого решения⁴⁸. Повторная попытка утвердить субсидии, предпринятая в мае 1913 г., с минимальным перевесом голосов имела успех лишь в Палате общин, и не была ратифицирована Сенатом, где либералы удерживали большинство⁴⁹. По-прежнему раздираемая противоречиями по вопросу участия канадской флотилии в общеимперских войнах и её возможном подчинении британскому Адмиралтейству, оппозиция всё же смогла объединиться на основе общего чувства угрозы канадской автономии⁵⁰.

К началу Первой мировой войны стало очевидно, что потенциал симбиоза “канадского” и “имперского” был ограничен. По мере того как концепция имперской солидарности стала всё чаще вступать в противоречие со стремлением общественно-политических кругов Канады к развитию самостоятельности собственной страны, росло число сторонников достижения как можно большей автономии доминиона в составе империи, а планы сотрудничества с метрополией всё реже выходили за рамки политических деклараций. В текущих исторических условиях это означало постепенный

<�стр. 207>

дрейф Канады к независимости и наступление нового этапа в эволюции всей Британской империи.