“НЕВЕРЬЕ — СЛЕПОТА, НО ЧАЩЕ — СВИНСТВО”

Обретение и потеря веры — тема беседы с диаконом Андреем Кураевым
Отец Андрей, что бы Вы сказали девушке или молодому чело­веку, которые хотят найти путь в жизни, путь к Богу и не знают, какую при­нять религию? Почему бы Вы посо­ветовали именно Православие? Что есть такое в Православии, чего больше нет нигде, ни в одной религии?

— Мне кажется, очень важно понять, что религия — это не то, что мы делаем для Бога, а то, что Бог делает для нас. Религия — это со­вершенно безнадёжное предприя­тие, если оно только человеческое, потому что, как написано в книге Иова: "Можешь ли исследованием найти Бога?" (гл.11, ст.7). Действительно, Бога человек найти не может, потому что человек живёт в мире, а Бог надмирен. Поэтому, как бы тща­тельно мы ни обыскивали мирозда­нье, Бога мы здесь не найдём. Тог­да возникает вопрос: "Что же де­лать?" С одной стороны, люди, начинающие мыслить на религиозные темы, понимают, что Бог радикаль­но отличен от нашего мира, от на­ших слов, от нашего ума. Найти Его мы не можем, но, с другой сто­роны, сердце требует, ищет. Как же из этого противоречия выйти? Мне кажется, выход здесь может быть только один: то, что невозможно человеку, возможно Богу. Да, че­ловек найти Бога не может, но дело в том, что религия не ограничива­ется действиями людей, религия рассказывает о том, как Бог ищет человека. Это и есть основное по­вествование библейской истории. Тогда как языческие религии гово­рят о том, как люди пытались най­ти Бога, свидетельство Библии совершенно о другом — о том, как Бог выходит на поиски человека, начи­ная с гласа, который Господь обра­щает к Адаму согрешившему: "Адам, где ты?" — и кончая послед­ней библейской книгой Открове­ние, где Христос говорит: се стою у двери и стучу, и к отворящему Мне войду и вечерять с ним буду. А раз мы осознали, что должны быть найдёнышами, мы должны расслышать стук Бога в нашу душу. Господь должен к нам постучаться, а не мы должны врываться в Его обитель. И тогда возникает вопрос: как Бог ищет нас? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно учесть ещё одно обстоятельство: история началась не с меня. Я не первый человек, который живёт на земле, и не первый человек, который вышел на поиски Бога. А если я не первый, это значит, что подобного рода опыт исканий был уже у многих других людей, и, очевидно, он был более успешен, чем мой. Значит, нужно прислушаться к их опыту, голосу прошедших поколений. Если Бог открывается человеку, это значит, что у Него есть любовь к этому самому человеку. А если Бог любит человека, это значит, что он любит не просто и не толь­ко меня — он любит и остальных людей, в том числе и тех, которые жили до меня. Следовательно, я не должен ждать, пока Господь откро­ется лично мне, а должен обратить внимание на опыт прошлых лет. Очевидно, если Господь есть лю­бовь, относящийся с любовью к людям совершенно разных эпох, значит, Он открывался им. Поэто­му я должен в истории людей по­искать следы, где Господь прика­сался к миру человека. Я бы ещё посоветовал вспомнить одну детс­кую историю (мне кажется, для христианина не зазорно цитиро­вать сказки и иногда по-детски мыс­лить, потому что Основатель на­шей веры сказал: "Если не будете, как дети, не войдёте в Царствие Не­бесное" (Мф.18, 3)). Так вот, я позволю себе напомнить дивные слова, которые сказал Винни-Пух. Однажды Пя­тачок подошел к Винни-Пуху и попросил его сочинить вопилку на день рожденья ослика Иа-Иа, а Винни-Пух ответил: "Видишь ли, Пятачок, это не так-то просто, по­тому что поэзия — это не такая вещь, которую ты идёшь и нахо­дишь, а поэзия — это такая вещь, которая находит на тебя, и един­ственное, что ты можешь сделать, — это пойти и встать в такое место, где тебя могут найти". Вот это одно из самых замечательных оп­ределений откровения (откровения художественного, конечно). Суть религиозного поиска — найти та­кое место на земле, где Небо от­крывает себя землянам. Поэтому нужно рассматривать религии с позиции: какая из них несёт в себе большую весть о проявлении Бо­жественной любви к нам? Если мы сравним, скажем, ислам и христи­анство, будет понятно, какая из этих религий несёт в себе большую весть о том, что Бог есть любовь: ислам, с точки зрения которого Бог бесконечно недосягаем от мира и ревностно хранит Свою недости­жимость, "прячется в облаках", не приходит к людям, — или же христианство, которое утверждает, что Бог по Своей любви не просто Сам стал человеком, но и был распят ради вашего спасения.

— Что происходит с душой человека, когда он, познав Бога, от Него отворачивается?

В душе человека, отвергнувшегося от Христа, начинается распад. По этому поводу ещё древние греки говорили, что кого боги хотят покарать, того они лишают разума. Вы знаете, я воспитан в атеистической среде, учился в университете на кафедре научного атеизма. Жур­нал "Наука и религия" был моим профессиональным журналом, ко­торый я прочитывал от корки до корки. Поэтому все атеистические аргументы, нападки на Библию я знаю. Тем страшнее мне читать статью бывшего священника Вячесла­ва Полосина, который повторяет эти примитивнейшие аргументы всех антицерковных сект и атеис­тов 50 - 60-х годов, с тем же уровнем невежества, с тем же уровнем агрессивности, с тем же желанием найти пятнышко на солнце или со­ринку на сияющей люстре. Одно дело, когда это говорит атеист, ко­торый никогда ничего не знал, не испытал, не пережил, и другое дело, когда это говорит бывший священник,— ведь он же знает, что в Церкви есть ответы на все эти его упреки. Знает. И если он, тем не менее, не обращает на это внима­ния, повторяя эти выпады, это озна­чает, что что-то очень печальное произошло с его умом, а главное — с совестью.

— Вы не допускаете, что это мо­жет происходить из-за сребролюбия или из-за чего-то подобного? И тог­да он может приводить эти аргумен­ты, чтобы хоть как-то оправдать себя.

— Отец Алексий Мечёв говорил, что ум — это только рабочая лошад­ка у сердца. Я в своей жизни край­не редко встречал настоящих атеи­стов, к которым я, между прочим, отношусь с большим уважением, — если у человека действительно интеллектуально честные сомнения, интеллектуально честное неприя­тие и непонимание нашей веры. Но таких людей я встречал крайне мало. Большинство людей, живу­щих вне Православной Церкви, с которыми мне приходилось вступать в диспут, просто разнообразными аргументами прикрывают свои страсти. Если всмотреться в их души, поговорить с ними, вид­но, что на самом деле не разум, а какая-то страсть мешает им. Я толь­ко однажды встретил человека, который честно мни сказал о том, что мешает ему прийти в Церковь. Ког­да с этим юношей, учившимся на философском факультете, всё уже выяснилось в плане теоретическом, он мне всё-таки говорит: "Всё равно я в Церковь не пойду, мне жен­щины слишком нравятся". Это был юноша несказанной красоты, в об­щем-то, было понятно, что эроти­ческий опыт ему интересен. Затем, кстати говоря, он оказался очень честным человеком, потому что, когда он повзрослел, окончил уни­верситет и женился, после этого он крестился и пришел в Церковь. А большинство людей просто притво­ряется, что у них есть какие-то ин­теллектуальные претензии к христианству. В этой связи не могу не вспомнить строчки из стихотворе­ния Иосифа Бродского, которые звучат так:

Åñòü ìèñòèêà. Åñòü âåðà. Åñòü Ãîñïîäü.

Åñòü ðàçíèöà ìåæ íèõ, è åñòü åäèíñòâî.

Îäíèì âðåäèò, äðóãèõ ñïàñàåò ïëîòü.

Íåâåðüå — слепота, но чаще — свинство.

Последняя строчка абсолютно справедлива. Ведь когда начинаешь разбираться, почему человек отошёл от веры, оказывается, что сна­чала на него действует какая-то страсть, жажда послаблений для себя в церковной жизни. Жажда славы или какого-то сугубого ува­жения к себе в Церкви. Именно с этого всё и начинается: человек любит в Церкви себя, а не Христа. Мне кажется, с Полосиным при­ключилось что-то из этой области. Он включился в политику, ушёл в Думу. Простой священник стал большим мирским начальником, который может позвонить лично Патриарху. Для него его епископ уже никак не указ. Наоборот, епископы к нему обращаются, чтобы решить какие-то проблемы на мес­тах с помощью парламента. И вот это произвело некий переворот.

— В сознании?

— Сначала в подсознании, а по­том и в сознании. Потом была ре­шающая точка выбора, когда в 93-м году был разогнан Верховный Со­вет. У Вячеслава Полосина, тогда ещё священника, была возмож­ность вернуться к священническому кресту и давать людям самое главное — святыню причастия; раз­говаривать с людьми о самом глав­ном — не о сектах, не о политике, не о грехах чьих-то — о Боге говорить, о Христе. Он предпочёл стать просто чиновником в Думе. Все ос­тальные его действия — это был поиск (сначала подсознательный, потом сознательный) такой фило­софской системы, через которую можно себя оправдать.

— Возможен или нет диалог меж­ду религиями, а может, он необхо­дим?

— Диалог между религиями, ко­нечно же, возможен и необходим. Можно обсуждать светские проб­лемы, проблемы помощи людям, помощи в улаживании каких-то конфликтов. Возможен и собствен­но религиозный диалог, который будет касаться устранения взаим­ных недоразумений. Потому что в каждой из религиозных групп бро­дят свои мифы о соседях. В нашем сознании есть какие-то задиристые представления о мусульманах, у мусульман есть свои, не вполне корректные, представления о нас. Конечно, можно встретиться и по­говорить. Это не означает, что в ходе этого диалога все проблемы будут устранены, но будет разде­лено, где мифы, а где есть серьёз­ные различия между нашими тра­дициями, говорить о которых не имеет смысла. Настолько глубоко это затрагивает религиозные чув­ства верующих, что лучше некото­рые вопросы окружить молчанием. Но, заметьте, есть особый случай во взаимоотношениях между исла­мом и христианством. Эти отноше­ния похожи на наши взаимоотноше­ния с теософами. С христианской точки зрения ислам — это, в общем-то, ложная религия. Но именно по­тому, что мы называем её ложной, мы ставим некий заборчик между нами. И говорим: "Мы живём здесь, вы живёте там, и мы вас не трогаем". Когда граница ясна, пусть даже между соседями не очень дружественные отношения, ссоры нет: каждый копается в сво­ём огородике. Пускай наши соседи возделывают свой огород совсем не той лопатой, какой полагается, ис­пользуют неправильные удобрения и у них картошка вся сгниёт — это уже их проблемы. Мы им уже од­нажды посоветовали, как надо по­ступать, они нас послали подальше. Ладно. Вы только со своими хими­катами не лезьте на наш огород. Но совершенно другое дело, когда это­го заборчика нет, когда другая тра­диция считает, что наша земля — это тоже её собственность (я не имею в виду землю гражданскую, государственную, речь идёт о земле духовной). Так вот, проблема состоит в том, что ислам не считает христианство другой религией. Ислам признаёт (и Полосин это подчёркивает) и Иисуса Христа, и Богородицу, и именно это создаёт угрозу очень серьёзного конфликта. Ведь получается, что наши святыни мусульмане берут себе и пе­ретолковывают. Этот момент будет порождать между нами конфликтность, а не мирный диалог. Любой диалог упрётся в это, если они бу­дут использовать наши традиции для борьбы с нами же. Если бы Ре­рихи проповедовали просто буд­дизм или каббалистику, не вмеши­ваясь в Православие, — пожалуйста: у нас свобода совести, будьте буддистами и каббалистами. Но после­дователи Рерихов называют себя православными христианами. Из Церкви они уходить не хотят, при этом пытаются её изнутри мутировать. Приходится их выставлять — до тех пор, пока не покаетесь, вы не можете участвовать в наших Та­инствах. Нечто подобное происхо­дит и с исламом. Ислам пытается дать свою интерпретацию Библии, истории христианства — совершен­но другую, далекую от Правосла­вия. Это и создает внутренние сложности. Пример Полосина по­казывает, до какой степени несерь­ёзны его претензии к христианству. У меня в руках его статья для му­сульманской газеты, в которой он заявляет: “В латинское издание Библии, послание апостола Павла, чья-то дерзостная рука в XVI веке вписала новый стих: "...Ибо три свидетельствуют на небе: Отец, Слово и Святый Дух; и сии Три суть едино", неужели эту фразу христи­ане тоже считают откровением?” Если уж ты берёшься говорить, то хоть немножко изучи текстологию Нового Завета. Действительно, во многих древнейших рукописях вплоть до XVI века эта фраза не встречается. Но Ориген и Киприан Карфагенский цитируют эту фразу уже в III веке. Можно гово­рить, что в дошедших до нас руко­писях эта фраза отсутствовала, в других её не было. Но очень оши­бочно говорить, что этой фразы не было вплоть до XVI века.

— Это ошибка по невежеству, как Вы считаете?

— Если бы это сказал мулла, я бы ему ответил: "Давайте будем чуть-чуть поосторожнее. Прежде чем вторгаться в историю чужой религии, немножко её сначала изу­чите". Но когда речь идет о чело­веке, имеющем богословское обра­зование, приходится говорить о сознательной фальсификации.

— Для чего ему это нужно?

— Любой отреченец старается максимально унизить ту традицию, от которой он отошёл.

— Чтобы возвысить себя?

— Чтобы оправдать свой посту­пок. Дескать, видите, сколько там было грязи, а я их обличил. Теперь у меня десять чемоданов компромата.

— Полигамные браки действи­тельно были нормой для нашей тра­диции? Правда ли, что даже в Но­вом и Ветхом Заветах есть ссылки, подтверждающие этот тезис?

— Даже многожёнство Соломо­на не благословляется Богом. Оно терпится, но не благословляется. А уж нормой оно никак не является. Мы нигде не видим из источников иудейской истории эпохи рубежа Заветов, чтобы в Израиле существо­вал институт многожёнства. Пока­жите мне, пожалуйста, у Иосифа Флавия странички, описывающие это явление. Христианские источ­ники осуждают разврат. "Епископ да будет одной жены муж" — такая фраза в Новом Завете есть. Но де­лать из этого вывод, что все осталь­ные (не епископы) могут иметь по две-три жены, допустимо только на семинаристском КВНе (если бы та­кой был). Особенно, если мы вспом­ним, что слова Иисуса Христа запрещают после развода вступать в повторный брак. Если человек из­брал другой путь, пускай защища­ет многожёнство, это уже его про­блема, и отвечать за это перед Богом он будет сам. Но зачем же за­являть, что христианство учит тому же самому? Будем честны, только и всего. Христианство не обязано учить тому же, чему учит ислам.

— Мне бы хотелось обратить вни­мание на описание рая в Коране, которое производит довольно похот­ливое впечатление.

—Я бы не стал это ставить в упрёк исламу, поскольку убеждён, что в исламе существует два про­чтения этого текста. Один для про­сто мусульман, а другой — для лю­дей с большим мистическим вку­сом. Если говорить о самом прими­тивном уровне прочтения этого коранического сюжета о гуриях, утешающих праведников и павших во­инов ислама в раю, можно обнару­жить существенное различие меж­ду христианством и исламом. То, что по этому поводу мы читаем в исламе, — это обычная человеческая мечта. Многие языческие религии мечтали о чём-то подобном. Жизнь загробная представлялась им про­должением жизни земной, в кото­рой есть все радости этого мира минус комары. Здесь прослежива­ется мечта о потерянном Эдемском саде: когда-то здесь, на земле, был Эдемский сад, там было вечное лето, земля всё время плодоноси­ла, всегда было тепло и всё было прекрасно. Так вот, языческие ре­лигии хранят смутную память об этом Эдеме и мечтают туда вер­нуться. А перед христианами по­ставлена задача гораздо более дерз­новенная. Иоанн Златоуст подчёркивает, что во Христе мы обретаем больше, чем потеряли в Адаме. За­дача христиан — вернуться не в Эдемский сад, а попасть в Царствие Божие. Поэтому радость, которая ждёт христианина, — это не радость вечного лета, а радость созерцания Бога, радость обожения.

В заключение хочу сказать, что в общем-то я рад, что Полосин ушёл из Церкви. Ушёл от нас че­ловек, который, по его собствен­ным словам, пришёл в неё не ради Христа, а ради оппонирования со­ветской власти. Я рад, что Полосни совершил честный поступок. Мне только хотелось бы, чтобы и неко­торые другие наши священники последовали его примеру и приве­ли свою конфессиональную принад­лежность в соответствие со свои­ми убеждениями, открыто перейдя в столь любезное их сердцу като­личество или протестантство...

Беседовала В. СКЛЯРОВА
(газета “Православная Москва” - № 35 (209) декабрь ’99 г.).