Часть 6

Человек как целое
Первые пять частей этой книги, будучи по своему содержанию эмпири­ческими, требуют дополнения в виде шестой и последней части. Эта часть не умножит наших познаний; ее задача - осветить некоторые фундаментальные философские вопросы. Вопросы эти слишком важны. чтобы мы могли позволить себе обойти их молчанием. Итак, мы выхо­дим за рамки собственно психопатологической науки; но все, что нам предстоит сказать, так или иначе соотносится с психопатологией.
1. Ретроспективный взгляд на психопатологию
(а) Возражения против моего понимания психопатологии

Против предложенного в этой работе понимания психопатологии можно выдвинуть целый ряд возражений, которые на самом деле дода­ны оцениваться скорее как признание моей правоты - даже если они представляют в отрицательной форме то, что для нас имеет всецело позитивный смысл

1.«Эта психопатология не дает единой в предметном отношении картины целого; все ее элементы разрознены или жестко „подогнаны друг к другу. Многообразие материала и точек зрения порождает путаницу. Нет обобщающей картины, на основании которой можно было бы заключить, что именно представляет собой психически больное „чело­веческое''». - Но выбор такого принципа построения нашей теории обусловлен тем, что мы не сосредоточиваемся на каком-либо изолиро­ванном подходе как на единственно правильном. Мы не считаем, что ка­кая-либо группа фактов может быть объявлена единственной реально­стью. Вместо того чтобы заниматься конструированием целого - а именно такова общая тенденция всех догматических теорий человече­ского бытия, - мы направляем наши усилия прежде всего на система­тизацию методов исследования. Для нас весьма важен вопрос о том, достаточно ли отчетлива осуществленная нами дифференциация и что можно сделать для ее улучшения.

2. «Слишком много внимания уделяется теоретизированию - в ущерб простому и конкретному представлению фактического материа­ла. Было бы лучше, если бы исследования оставались на эмпирическом уровне и не перегружались всякого рода излишествами». - Но наши теоретические рассуждения служат именно достижению эмпирической ясности. Они учат нас искусству дифференцировать и распознавать яв­ления во всем многообразии их взаимных связей. Чтобы понять эмпири­ческое, я должен точно знать, каковы логические и методологические принципы моего понимания.

3. «Слишком много внимания уделяется тому, что именно доступно психологическому пониманию. Но психологическое понимание - не наука; оно избегает доказательств, поскольку всецело сосредоточено на далеких от сферы опыта рассуждениях о психологически возможном. Кроме того, постоянно говорится о вещах, которые не могут быть поня­ты, а также о непознаваемом - причем так, будто именно в непонятном и непознаваемом и заключается самое главное». - Но именно благода­ря осознанному владению всей совокупностью методов мы уверенно су­дим о любом методе, о его потенциальном и реальном значении дм нау­ки. В конечном счете то же относится и к философским методам, кото­рые сами по себе выходят за рамки нашего исследования, поскольку не­посредственно не связаны с получением новых эмпирических данных. Для нас важно избежать методологической путаницы и в то же время не Упустить из виду многомерность научного осмысления проблемы, не «прозевать» целостную природу человека. Нам ясно, что граница науч­ного познания - это осознание бытия, достижимое только через фило­софское озарение; но эта истина не должна превратиться в абсолют, вен­чающий чисто догматическое всеобъемлющее знание. Скорее она оста­нется скрытым от постороннего взгляда принципом, лежащим в основа­нии систематического методологического подхода. Это основание от­части, косвенным образом высвечивается в наших многосторонних ис­следованиях. Продвигаясь по пути познания, мы подтверждаем для себя следующее: у последних пределов нашей науки есть нечто такое, что само по себе не может быть познано; но только благодаря познанию это «нечто» становится хотя бы частично осязаемым.

Приведенные здесь гипотетические возражения проистекают из не­которых устойчивых представлений, которым призвана противостоять настоящая книга.

(5) Требование интегрировать наше знание о человеке в общую картину психопатологии

Наука требует систематического и интегрирующего подхода: она стремится искать единство в разрозненном. Процесс накопления психо­патологических данных бесконечен, а исследователи пользуются на­столько разнородными терминами, что часто не понимают друг друга: поэтому непременно следует четко обозначить пределы того, что мы действительно знаем.

Одного только суммирования специальных сведений для этого не­достаточно. Множество сведений само по себе не имеет единой осмыс­ленной основы; оно и не предполагает наличия отчетливо очерченных границ, внутри которых заключалась бы вся совокупность фундамен­тального знания.

Мы не достигнем цели и в том случае, если ограничимся разработкой схематического представления о структуре «человеческого» и демонстрацией того, какое место занимают в этой струк­туре известные нам элементы. Никакой ««структуры человеческого» не существует. По природе своей человек- существо незавершенное, и потому он, именно как человек, не доступен познанию.

Требуемая интеграция возможна только при условии, что мы структурируем наше знание о человеке на основе фундаментальных принци­пов и категорий нашего мировоззрения и мышления. Иначе говоря, ин­тегрирующий подход осуществим только при наличии прочной методо­логической основы. Подобный подход не позволяет научному исследо­ванию выйти за границы, по ту сторону которых объект как таковой уже недоступен познанию. Чтобы наука могла достичь этих границ, она должна прежде полностью овладеть всем тем, что лежит по эту сторону. Истину о человеке мы можем узнать только благодаря соприкоснове­нию с другими людьми и миром, с философией, наукой и историей, и мы не могли бы исследовать других, если бы в нас самих не было осно­вы, обусловливающей наше существование. Значит, мы должны участ­вовать в исследовании всем своим существом и использовать нашу ви- тальную основу как инструмент научного познания. Именно эта основа определяет масштабы, полноту и глубину нашего знания. Науку о чело­веке в целом нельзя структурировать чисто технически; она ни в коси мере не является общедоступным знанием, ограниченным одной плос­костью. Но нужно структурировать пути и способы нашего познания - так, чтобы постижение человеческой природы стало доступно нам во всех возможных измерениях и на всех возможных уровнях. В любом случае подобное структурирование будет способствовать выделению некоторых простых и содержательных фундаментальных признаков и идей, позволяющих представить частности в систематизированном, на­глядном виде.

В итоге должна сформироваться целостная картина научной психо­патологии. Наше знание не носит связного характера, пока оно ограни­чивается перечислениями и разрозненными частностями. Оно остается бессвязным и тогда, когда достигает уровня отдельных (относительных) целостностей. Такое нестабильное состояние нас не устраивает. Мы стремимся упорядочить множество известных нам частностей. Вначале мы просто группируем их, затем исследуем причинные связи (благодаря одному только причинному знанию мы можем до определенной степени воздействовать на ход событий, выявлять то, что скрыто, держать про­цессы под контролем и предсказывать дальнейшее развитие) и, наконец, прозреваем смысл. Исследуя бесконечность человеческого бытия, мы сталкиваемся с отдельными фактами, посредством которых это бытие объективирует себя. Пытаясь преодолеть безусловные смысловые раз­личия и связать эти факты друг с другом, мы обнаруживаем, что они дей­ствительно имеют какую-то общую основу. Мы наблюдаем бесконеч­ные взаимопереплетения и взаимодействия явлений. Один и тот же фе­номен, будучи рассмотрен с разных точек зрения, может выглядеть как единичный элемент иди как совокупность составных частей. Абсолютно простой, неделимый элемент - это нечто столь же условное, как и це­лостность. То, что на первый взгляд кажется простым, своим происхож­дением может быть обязано комплексу самых разнообразных условий; с другой стороны, исследуя сложные множества, мы можем в конечном счете прийти к пониманию того, насколько они на самом деле просты.

Для того чтобы структурировать и упорядочить всю совокупность нашего знания, мы должны прежде всего собрать воедино все, что мы реально знаем. Повторим, что такой синтез возможен только в методо­логическом плане, но не как онтологическая теория «человеческого» во­обще. Он подобен не карте какого-то воображаемого континента, а ско­рее схеме возможных маршрутов. Но человек как целое отнюдь не по­добен континенту в географическом смысле, ибо он не дан нам как «го­товый» объект исследования. В отличие от любого другого объекта во Вселенной, человек по природе своей свободен. Мы можем системати­зировать методы изучения «человеческого», но нам не дано создать его всеобъемлющую схему. Мы не рассчитывали на то, что главы этой кни­ги, взятые в совокупности, позволят читателю уловить сущность чело­века как целого. В конце концов, у нас нет никаких оснований говорить о единой, эмпирически распознаваемой глубинной основе человеческо­го бытия. Вопрос о сущности «человеческого» остается открытым; то же можно сказать и о нашем знании человека.
Поэтому мы считаем бесперспективными любые попытки психопатологов выявить глубинную основу «человеческого» как такового, равно как и попытки выдвинуть какой-либо отдельно взятый принцип в качестве ориентира. Наша Фундаментальная установка - вера и признание неисчерпаемости того, что мо­жет быть нами познано. Когда Л. Бинсвангер пытается исследовать человека с точки зрения всего лишь одной теории, когда он отвергает представление о че­ловеке как о «конгломерате», то есть единстве соматической, психической и ду­ховной субстанций (с его точки зрения, такое представление есть синтез не­скольких подходов - естественнонаучного, психологического и культурно-ис­торического) и заявляет о необходимости прийти к «исходной, фундаментально-онтологической идее экзистенциальности». он допускает философскую и эпистемологическую ошибку. Формулируя задачу таким образом, он смешивает философское озарение с чисто научными методами* в итоге философское видит­ся как нечто прозаичное, напрочь лишенное обаяния и размаха. Более того, ос­нова, которую он закладывает для психопатологии, абсолютно не адекватна за­дачам нашей науки. Ту же ошибку допускает и Принцхорн утвер­ждающий, что «врач должен быть знаком не столько с методами, сколько с ос­новными положениями учений о жизни, конституции, наследственности и лич­ности, так как именно этим багажом теоретических знаний он будет руковод­ствоваться при общении с людьми». Таким образом, Принцхорн абсолютизиру­ет частные способы познания, превращая их в философские истины, в основы познания и практики вообще; но основа эта слишком скудна, а философия - сомнительна.
(в) Ретроспективный взгляд на относительные целостности и проблема высшей (абсолютной) целостности

В предыдущих частях и главах этой книги объект исследований все­гда пребывал, так сказать, в воображаемом пространстве между отдель­ными фактами и тем целым, к которому относятся эти факты. Не суще­ствует такой частности, которая не была бы подвержена изменениям под воздействием других частностей или целого; с другой стороны, не суще­ствует целого, которое не состояло бы из частностей. Целое - это та не­заметная на первый взгляд основа, которая управляет всеми частностя­ми, ограничивает их и определяет пути и характер нашего понимания ча­стностей. Каждой области исследований соответствуют свои, специфи­ческие целостности. Вкратце повторим то, о чем уже говорилось.

1. Мгновенное целое , в рамках которого появляется переживаемый феномен, - это состояние сознания на дан­ный момент времени. - Совокупность способностей зависит от интегрирующей способности всего организма; если гово­рить о мышлении, то это «сознание вообще). или фундаментальная функция , или форма, в которой протекает психическая жизнь в данный момент времени совокупная способность к мышлению на­зывается интеллектом - Соматический анализ предпола­гает единство тела и души (в форме целостных неврологических, гор­мональных и морфологических структур). - Для психологии экспрес­сивных проявлений целое - это язык человеческой природы, характери­зуемой так называемым уровнем развития (уровнем формы,). - Мир, в котором живет человек, и дух его культуры и эпохи - это те целостности, в рамках которых человек действует и творит.

П. Совокупность психологически понятных связей - это характер (личность).

3. 
   Совокупность причинных связей фиксируется рядом теории.
   

IV. Целостности, исходя из которых постигается клиническая карти­на, - это идеи нозологической единицы. эйдоса (конституции и др.) " биоса (отдельно взятой жизни).

V. Совокупность взаимосвязей человека как социального и истори­ческого существа проявляется в объективных формах, присущих обще­ству. в котором этот человек живет, и культуры, к которой он принадлежит эта совокупность обнаруживает себя в духе времени, нации, госу­дарства, массы.

Обозревая этот ряд фундаментальных целостностей, мы прежде все­го обращаем внимание на их многообразие. Ни одна из них не есть целое как таковое', все они суть не более чем относительные целостности в ряду других относительных целостностей. Мы были свидетелями всеобще­го стремления к абсолютизации отдельных целостностей, к отождеств­лению души как таковой - или, по меньшей мере, центрального, доми­нирующего фактора психики - с той или иной из перечисленных отно­сительных целостностей. В любой абсолютизации содержится элемент истины; но чем дальше мы идем по пути абсолютизации, тем меньше ос­тается от истины. Напомним о примерах абсолютизации относительных целостностей. Мгновенное целое принимается за нечто окончательное; вся психика сводится к одному только сознанию; совокупность способ­ностей объявляется единственной объективной реальностью, единствен­ным предметом научного исследования; соматопсихическое единство идентифицируется с действительностью как таковой; мир и дух - это те абсолюты, участие в которых тождественно психической жизни; сумма характерологических качеств есть сущность души, а совокупность пси­хологически понятных связей - ее бытие; теории отражают истинную реальность; причинные связи составляют суть вещей; тело - это все, а душа есть лишь эпифеномен событий, происходящих в головном мозгу; человек- лишь «промежуточная остановка» на путях реализации на­следственных связей; совокупность клинических реалий - это не что иное, как единство нозологической единицы, конституции и биоса; чело­век представляет собой функцию общества и истории.

Все эти образцы абсолютизации доказали свою ошибочность. Доста­точно присмотреться к ним внимательнее, чтобы убедиться, что ни одна из перечисленных целостностей не может быть отождествлена с «чело­веческим» как таковым. Познание отдельного человека сравнимо с пла­ванием по бесконечному морю в поисках неведомого континента: каж­дый раз, причаливая к берегу иди острову, мы узнаем что-то новое, но стоит нам объявить тот или иной промежуточный пункт конечной це­лью всего путешествия, как пути к новым,знаниям для нас закроются. Теории подобны отмелям; мы упираемся * них и застреваем, так и не Достигнув искомой земли. Поэтому мы всегда стремились уяснить пре­делы, за которыми метолы исследования относительных целостностей Утрачивают свою силу. Различные целостности - это не более чем от­дельные перспективы «человеческого» или частные аспекты его прояв­лений. Но что представляет собой высшая, абсолютная целостность «че­ловеческого»? Составлена ли она из множества относительных целост­ностей? Или это всего лишь пустое словосочетание, за которым нет ни­какой объективной реальности?

Наш ответ гласит: человек как целое не становится для нас объектом исследования в силу причин, которые могут быть высвечены философ­ским озарением. По ходу изложения мы будем пояснять сказанное. Вся­кая попытка создать целостную схему человека обречена на неудачу.

тон мере, в какой схема соответствует истине, она непременно проявит свой частный. не всеобъемлющий характер и укажет на очередной способ расчленения «человеческого», но, несмотря на это, «человече­ское» не перестанет производить на нас впечатление чего-то безусловно целостного. Все относительные целостности - это некие типологиче­ские категории, в рамках которых объединяются разрозненные элемен­ты. Нельзя охватить абсолютную целостность «человеческого», теоре­тически разъясняя известные относительные целостности, выявляя их функцию в качестве элементов или составных частей. Стоит нам только «ухватить» целое, как оно ускользает от нас, и в наших руках остается только схема одной из многих относительных, частных целостностей. Значит, ошибочна не только абсолютизация относительных целостно­стей, но и абсолютизация нашего представления о всеобъемлющей це­лостности «человеческого», будто бы включающей в себя все известные нам частные целостности.

Из всего сказанного однозначно следует, что человек как целое не может быть самостоятельным предметом научного исследования или преподавания. Познаваемое исчерпывает себя в частностях и относи­тельных целостностях. Антропология не добавляет новых знаний. Ни­какая «врачебная теория человека», никакая «медицинская антрополо­гия» невозможна. Любая антропология - это философская дисципли­на, то есть не объективирующая теория, а бесконечный процесс само- прояснения. Представленные в настоящей книге частные знания о чело­веке - лишь средства такого самопрояснения.

С точки зрения науки постижение целостности отдельного челове­ка - это не что иное, как обнаружение связей между всем тем, что нам известно об этом человеке. Иначе говоря, целостность заключается в идее всеобщей взаимосвязанности познаваемого.

(г) Ретроспективный обзор загадок познания

Почти в каждой из глав мы сталкивались с загадками познания, то есть не просто с нерешенными задачами, а с такими вопросами, которые принципиально не поддаются решению с помощью научных методов. Мера «загадочности» проблемы определяется нашей способностью по­нимать факты. Те или иные факты могут быть непостижимы для нас потому, что они не входят в сферу наших понятий. Возможно, они отно­сятся к совершенно иной сфере, которая, в свой черед, также имеет свои загадки. Каждая из них - это напоминание об ограниченности любого частного способа понимания и, одновременно, о необходимости поиска других способов, в свете которых факт перестанет быть загадкой и пре­вратится в основу для научного прозрения. Всякая загадка. находится у пределов того или иного из частных способов понимания.

Элемент загадочности присущ любому знанию. Познавая, мы всегда выяв­ляем свое незнание, причем последнее носит не преходящий, а необходимый ха­рактер. Так обстоит дело в науках о неживой природе. Распространенность того или иного химического элемента в пространстве (скажем, высокая концентра­ция серы в почвах Сицилии) не может быть объяснена на основе общих законов химии. Сходную ситуацию мы наблюдаем и в биологии: исходя из одних только физико-химических связей, мы не можем объяснить форму в целом (морфоло­гию), сущность переживания, целесообразность. Существование целого не вызывает сомнений: но это целое не поддается объяснению в терминах известных частностей. Далее, еще одна загадка возникает в связи с трактовкой совокупно­сти биологических функций как чего-то такого, что имеет своей целью выжива­ние и воспроизведение вида. Мы видим, что целесообразности зачастую нет, что реальное многообразие форм значительно превосходит биологическую потреб­ность в адаптации вида к условиям местности (для растений это было показано Гебелем . Такой фундаментальный в своем роде феномен, как экспрес­сивные проявления у животных (когда некие внутренние процессы экстериоризируются в доступной пониманию форме), не поддается объяснению с точки зрения биологических (физиологических и морфологических) связей, кроме то­го, многообразие экспрессивных проявлений явно выходит за рамки потребно­стей, обусловленных биологической целесообразностью.
Нас интересуют конкретные загадки, с которыми приходится стал­киваться в процессе познания человека. В них отражаются не столько неразрешимые проблемы живого вообще, сколько живого как основы «человеческого». Приведем несколько примеров.
1. Курциус и Зибек говорят о загадке конституции'. «Кон­ституция - это всеобъемлющее понятие, в рамках которого медицинское суж­дение объединяется с суждением, относящимся к личности в целом и к обстоя­тельствам ее жизни. Конституцию невозможно воссоздать, исходя из разрознен­ных фрагментов, отражающих те или иные аспекты отношения больного к его среде. Поэтому о конституции нельзя рассуждать с точки зрения обычных мето­дов аналитического, каузального исследования. Возникает напряжение, которое не может быть разрешено... Рассматривая организм с точки зрения его консти­туции, мы ничего не выиграем в смысле обнаружения отдельных причин и от­ношений, но зато научимся находить для каждой выявленной связи именно то место, которое она занимает в общей системе. Так, подход с точки зрения кон­ституции, ни в коей мере не опровергая бактериологическую диагностику, ука­зывает нам на пределы ее возможностей». Все, что связано с конституцией, на­чинает выглядеть еще более загадочно, когда речь заходит не просто о сомати­ческих событиях, а о личности в целом.

2. У границ генетики мы сталкиваемся с новыми загадками. Поскольку на­следственная предрасположенность в сочетании со средой, вообще говоря, вы­ступает в качестве решающего причинного фактора для всей психической жизни личности, мы можем утверждать, что наследуется все. Но пытаясь объяснить конкретные факты, мы обнаруживаем ограниченность наших возможностей. - (1) Мы не знаем, каким образом в процессе развития организма отдельные явления порождаются соответствующими генами (наше знание о некоторых гормо­нальных влияниях в данном случае ничего не меняет). Но даже обнаружив связь между генетикой и историей развития, между генами н организующими факто­рами, мы уловили бы только механические и безжизненные отношения в рамках исходных предпосылок жизни, сама же жизнь осталась бы за рамками нашего понимания. Мы не в силах даже представить себе, каким образом гены могут по­рождать психические явления, которые в своей совокупности неразрывно связа­ны с воспитанием, культурной традицией, историей духа. Конечно, никто не со­мневается в том, что духовная реальность, даже в своих самых далеких от при­роды проявлениях, имеет какую-то биологическую основу: но мир духа как та­ковой не может быть объяснен в терминах этой основы. - (2) Единство и цело­стность всей совокупности генов (генома) - это предпосылка того, что и орга­низм будет представлять собой нечто единое и целостное. В генетических связях можно уловить, так сказать, материм отдельных биологических событий: но мы не понимаем, как эти события складываются в единство. - (3) Во врожденной предрасположенности (конституции) личности есть нечто такое, что не унаследовано от предков и не передается потомкам. Каждый индивид содержит в себе нечто сверх того, что присутствует в совокупности генетических связей. - (4) В человеке, наделенном духовностью и свободой, всегда присутствуют при­знаки незаменимого бытия самости (5е11э5ке1п) или, по меньшей мере, индиви­дуальной неповторимости. В каком-то решающем пункте каждый человек, вы­ражаясь языком богословов, «творится» из одному только ему присущего источ­ника, а не просто выступает в виде следствия модификаций наследственного ве­щества. Даже высокие проявления духа можно рассматривать как объективную реальность, связанную с некоторыми природными обстоятельствами (например. с концентрацией талантов в рамках одной семьи); но мы не можем считать дух результатом таких обстоятельств. Человек, как индивид, есть отражение целого (по крайней мере, именно это утверждала немецкая философия со времен Нико­лая Кузанского); в каждом человеке содержится весь мир; каждый человек уни­кален и неповторим. Индивид - это не просто сумма наследственных факторов (таковой суммой можно считать только предпосылки и условия его материаль­ного существования); он «непосредственно творится Богом».

3. Любые наши попытки постичь психическую жизнь через реализацию пси­хических способностей, а отдельно взятого человека - через совокупность его способностей наталкиваются на нечто такое, что активно воздействует на общий контекст реализации способностей, нарушает регулярность их проявлений, сни­жает степень их предсказуемости. Если не считать немногих тестов чисто физио­логического характера (относящихся к той области психологии, которая изучает восприятие, утомляемость и память), все проявления способностей фиксируют­ся в конкретных формах, обусловленных духовными факторами. Но когда мы хотим понять проявления способностей в их духовном аспекте, мы сразу же сталкиваемся с чисто биологическими ограничителями, которые либо поддер­живают, либо сковывают и нарушают реализацию того, что, казалось бы, можно рассматривать как чисто духовное событие. Любому психологу в практической работе приходится иметь дело с событиями из области чистой биологии; но его путь к ним непременно лежит через реалии духовной и душевной жизни, кото­рые в подобных случаях имеют значение не сами по себе, а как указания на нечто иное. Дух присутствует в любом элементе сферы психического. Здесь-то и кро­ется конкретная загадка: что представляет собой этот дух и как он осуществляет свое воздействие? Каждый новый ответ только по-иному оттеняет загадку, но не решает ее. Так, мы можем сказать: «Будучи трансцендентен природе, дух ис­пользует тело как средство дм самоосуществления, для того, чтобы говорить с миром, для саморазвития. Дух (по Аристотелю) отделен от соматопсихического единства, но в то же время связан с ним; он реально существует только в тех сво­их проявлениях, которыми он обязан соматической субстанции. Дух, так ска­зать, овладевает нервной системой ради того, чтобы использовать ее как свой ин­струмент». Или (по Клагесу): «Дух - это дьявол, разрушающий жизнь».

4. Мы уже говорили о биологии и экзистенции как о границах понимания. Пытаясь понять реалии психической жизни отдельно взятого человека, мы вся­кий раз сталкиваемся со следующей загадкой: с одной стороны, то, что в чело­веке доступно пониманию, кажется безграничным и самодовлеющим; с другой стороны, оно всегда чем-то обусловлено и указывает на нечто иное - либо на свой первоисточник, либо на свои последние пределы.

5. Единство отдельной жизни (биоса) зависит от бесчисленных случайно­стей. В своем понимании человека мы исходим из его готовности осознать си­туацию и воспользоваться предоставляемыми ею возможностями. Но случаи ставит предел нашей способности к пониманию, поскольку его приходится тол­ковать с совершенно особой точки зрения: как судьбу и провидение, как много­значный, не верифицируемый в терминах общепризнанных ценностей язык Божества (таково, в частности, кьеркегоровское «понимание самого себя»). Един­ство отдельно взятой жизни оказывается основанным на некоей целостности. объемлющей все случайности, происшедшие на жизненном пути индивида.

6. 
   Когда тело и душа рассматриваются по отдельности, всякое движение ру­ки вырастает до ранга отдельной загадки. Предположим, я хочу взять ручку; ка­ким образом мне удается добиться того, чтобы рука и пальцы выполнили нужное движение? В моем движении проявляется нечто чисто психическое', во всем мире только это непосредственное преобразование духовного в чувственно-конкрет­ное заслуживает того, чтобы называться волшебством. Чем глубже мы анализи­руем экспрессивные проявления - то есть экстериоризацию внутреннего - и язык, тем более загадочными становятся они для нас. Сами по себе они вполне доступны пониманию; но у их крайних пределов мы обнаруживаем, во-первых, нечто невыразимое, лишь намекающее о своем существовании, и, во-вторых, внутренний фактор иного рода: ничего о себе не сообщающий, но обладающий единственной в своем роде реальностью, не объективируемой, неповторимой (и, значит, для науки не существующей), но тем не менее отнюдь не мнимой.
   

Рассматривая всю совокупность перечисленных здесь принципиально неразрешимых загадок, мы обнаруживаем, что они сводятся к немно­гим отвлеченным принципам. Во всех случаях то, что доступно позна­нию, наталкивается на границу, за которой находится нечто иное. Мы именуем его бесконечностью, индивидуальной неповторимостью, «объемлющим»

1. У последних пределов исследования мы сталкиваемся с загадкой в силу логики самого процесса исследования: рано или поздно объект предстает перед нами в виде необозримого множества комбинаций.

2. Загадка возникает у границ индивидуального. То, что присуще ин­дивиду, не может быть объяснено ни через что иное; индивидуальное объясняет себя само. Оно не может быть «схвачено» во всей своей цело­стности - ибо индивидуальное, как таковое, невыразимо. Индивиду­альное может быть умозрительно разделено на генетический (биологи­ческий) и психологический (социально-духовный) аспекты и, таким об­разом, представлено как точка соприкосновения наследственности и среды; но индивидуальность - не «место взаимоперехода» наследст­венности и среды. Это особого рода таинство, нечто самодостаточное, однократное, существующее в исторической конкретности как полнота настоящего, как единственная и неповторимая волна в бесконечном ря­ду волн - зеркале высшей целостности.

3. Загадка возникает у границ объективного - того, что никогда са­мо не становится объектом, но включает в себя и порождает все осязае­мые объекты.

Таковы три различные по своему смыслу границы, достигая которых исследование упирается в явно неразрешимые загадки. Нельзя сказать, чтобы с такого рода пределами сталкивались только науки о человеке. Но только в человеке все три разновидности встречаются одновремен­но; более того, только в человеке границы особым образом «пропита­ны» тем, что мы именуем свободой. Мы распознаем в себе некий эле­мент, которого не можем узнать, обнаружить или испытать иначе, как в общении с другими людьми. Этот элемент не познается рационально; и все же мы не можем не ощутить его самым непосредственным образом, когда исследуем человека во всей его специфической непредсказуемо­сти, «неупорядоченности», со всеми его многообразными отклонения­ми, когда пытаемся понять другого по возможности точно и объектив­но. Но свобода, данная в личном опыте, взывает к философскому озаре­нию. Ограничимся немногими пояснениями.

1. В той мере, в какой конкретное событие подчиняется доступным познанию правилам, а факты могут быть выявлены опытным путем, ни­какой свободы не существует. Отрицание свободы имеет эмпирический смысл только в сфере объективного эмпирического знания. Попытки до­казать существование свободы на основании какого-либо самоочевидно­го опыта бесплодны и делают саму свободу сомнительной. Свобода - не предмет научного исследования. Альтернатива состоит не в том, де­монстрирую ли я существование свободы эмпирически иди нет, а в том. принимаю ли я на себя или нет ответственность за высказывание «сво­боды не существует» со всеми вытекающими из него последствиями.

2. Человек не просто живет и испытывает переживания; он еще и знает о том, что он живет и испытывает переживания. В своей установке по отношению к самому себе он способен каким-то образом преодолеть собственные пределы. Познавая себя, я перестаю быть «просто» собой; мое познание оказывает преобразующее воздействие на то, что, на­сколько мне известно, является мною. Все мое эмпирическое бытие сле­дует понимать в связи с моей свободой: я понимаю, как в моем налич­ном бытии содержится моя свобода; как, овладев свободой, я могу изме­нить собственное бытие; как мое бытие служит моей свободе или огра­ничивает ее.

3. Свобода формально присутствует во всем, что доступно понима­нию. Всякий раз, когда я что-либо понимаю, я допускаю существование свободы. Радикальное отрицание свободы неизбежно привело бы к от­казу от понимания.

4. Опыт соприкосновения с границами и признания свободы не представляет собой ничего необычного, но он часто оказывается источ­ником новых ошибок: свобода превращается в очередной объект науч­ного познания, в конкретный фактор, принимающий участие в процессе развития событий. Это блестяще сформулировано Иделером: «Понятие нравственной свободы рождено разумом прежде всякого опыта, под воздействием внутренней необходимости. Оно выходит за пределы лю­бого эмпирического исследования». Но, толкуя появление и развитие психического заболевания в терминах борьбы между свободным само­определением личности и обуревающими ее страстями, тот же Иделер использовал эту философскую максиму ошибочно. Он объективировал свободу и представил ее как фактор, воздействующий на ход природных событий. В итоге Иделер вступил в противоречие с принципом, спра­ведливость которого сам же признал чуть раньше. Он не только ограни­чил понятие «свободы», но и, так сказать, перевернул его с ног на голо­ву, что не могло не породить совершенно неадекватную (в психиатриче­ском смысле* концепцию «человеческого». Нельзя рассматривать при­роду и свободу (жизнь и дух) в одной плоскости, как если бы это были факторы одного порядка, вступающие во взаимодействие друг с другом.

Каждый из двух взаимодополняющих подходов - как естественнона­учное исследование, так и понимание, а вместе с ним и озарение. - в конечном счете упирается в свои пределы; именно у этих пределов осознается ограниченность обоих подходов по отношению к бытию в целом. Таким образом, причинность наталкивается на свободу, а понимание - на непостижимое, будь то биологическая причинность или экзистенция.
§2. Вопрос о сущности человека

Ретроспективный обзор психопатологии не может обойтись без рас­смотрения вопроса о человеческой природе как таковой. Свои ответы на этот вопрос есть у биологов, антропологов, богословов, философов. Те­ма сама по себе чрезвычайно широка, поэтому я ограничусь немногими комментариями. В основе последних лежат выводы из тех сочинений, где мои воззрения изложены более полно; здесь же они представлены лишь в виде краткого резюме'.

(а) Исходные философские принципы

Обратимся к предпосылкам понимания сущности человека.

1. Мы могли бы утверждать, что в каждый данный момент времени человек существует как нечто целостное. Он во плоти движется в мире как отдельное существо, он есть вещь, тело в пространстве. Но такой подход - самый поверхностный из всех возможных. Относиться к че­ловеку всего лишь как к физической целостности - значит отрицать че­ловека как такового. Человек как физическое тело - это фрагмент ма­терии, который заполняет собой определенный участок пространства, это нечто утилитарное, деталь механизма и т. п. Но рассматривая чело­века как физическое тело, я преодолеваю границы биологического пред­ставления о целостности соматической субстанции и вступаю в область конкретных данных, которые никогда не бывают тождественны целому. В этом смысле человек не отличается от любого другого животного или растения, да и вообще от мира в целом. Стоит нам задаться целью позна­ния того или иного объекта, как он распадается на наших глазах. Це­лое - всего лишь идея, одна из великого множества идей.

2. Мы нуждаемся в идее целостности, если хотим осмыслить наш объект как нечто единое. Но понятие единого имеет множество различ­ных смыслов. Единое - это простой предмет, то есть объект, который я имею перед глазами, когда мыслю (формальное единство мыслимого). Единое - это индивид, который бесконечен; когда хочу познать такое единство, оно распадается на различные модусы индивидуального су­ществования; по мере того как я его познаю, оно превращается для меня в множество составляющих его единств более низких рангов. Наконец, единое - это философская идея экзистенции', трансцендирующая мысль использует категорию единого для того, чтобы с ее помощью вы­светить безусловность экзистенции. Познавая, мы улавливаем отдельные единства, но никогда не единство (индивида иди экзистенции) как таковое.

3. В акте познания мы овладеваем бытием, только расчленяя его на субъект и объект. Иначе говоря, оно дано нам как объект для нашего сознания , нашему сознанию вообще оно представляется уже расчлененным, то есть не таким, каково оно есть само по себе. Следовательно, в эмпирической действительности бытие предстает перед нами только в категориях нашего сознания, при посредстве различных фундаментальных модусов нашего опыта, нашей способности объяснить и понять.

4. Поскольку мы познаем явления, но не бытие само по себе, наше познание сталкивается с некими границами, мы делаем их осязаемыми благодаря использованию предельных понятий (таких, как «бытие само по себе» ). Предельные понятия - не пустые слова; но они указывают не на какой-либо конкретный предмет, а на объемлющее - то, что лежит в основе меня самого и всего пред­метного мира.

5. Модусы объемлющего для нас непознаваемы, но мы можем по­стичь их путем озарения. Объемлющее - это бытие само по себе (мир и трансцендентность); но это также и мы сами. Фундаментальная (и дос­таточно обычная) ошибка нашего мышления заключается в том, что мы превращаем объемлющее в объект и относимся к нему как к чему-то по­знаваемому. Но правильнее было бы сказать, что мы умозрительно «со­прикасаемся» с ним и можем его представить. Представляя объемлю­щее, мы не умножаем наше предметное знание, а лишь учимся распо­знавать границы применимости этого знания. Все объективное происте­кает для нас из этого источника; благодаря ему бытие является нам в своих наиболее важных и универсальных и, следовательно, легче позна­ваемых аспектах. Но по мере прогресса нашего знания объемлющее об­ретает для нас глубину и богатство - оставаясь чем-то неуловимым и не предметным.

6. Объемлющее, на которое нам необходимо пролить свет, многооб­разно. Это бытие само по себе и бытие, которое есть мы. Для философ­ской рефлексии о «человеческом» главное - осознать себя как «объем­лющее, которое есть мы» (как наличное бытие, сознание вообще и дух - разум и экзистенцию).

7. Осознание объемлющего побуждает нас углубить наше знание явлений. То, что доступно познанию и дано нам в феноменах, всегда на­ходится в движении - оно либо выступает на передний план, либо скрывается в тени. С точки зрения философии все познаваемое наделе­но, так сказать, единым языком - своего рода метафизическим кодом. Волей к познанию обладает тот, кто умеет распознавать этот язык. Удивление слышащего выражается словами: «Это так», «Это произош­ло», «Это есть».

8. Подобно любым наукам, психопатология имеет границы; мы дол­жны прочувствовать эти границы и представить, в чем состоят неразре­шимые загадки этой области познания. В итоге мы, свободно ориенти­руясь в пространстве научного исследования, удержимся в границах

науки и тогда, когда перед нами возникнет задача оценить и использо­вать полученные данные. Именно благодаря непосредственному сопри­косновению с границами науки мы обретаем единственную и неповто­римую возможность прочувствовать объемлющее и одновременно из­бежать той ошибки, о которой говорилось выше: применения к объем­лющему категорий рационального познания.

Для теории и практики изучения человека необходимо наличие фун­даментальной философской установки, которая ни в коем случае не должна выродиться в догму.

(б) Образ человека

Методы исследования «человеческого» не предоставляют в наше распоряжение никакого единого образа человека как такового; вместо этого мы имеем ряд образов, каждый из которых наделен собственной, неповторимой убедительностью. Эмпирическое исследование, понима­ние возможностей и философское озарение кардинально различаются по смыслу. Исследуя человека, нельзя относиться к нему так, как если бы он был объектом, всецело познаваемым в рамках одного только из­мерения и во всей совокупности своих причинно-следственных связей.

Возникает вопрос: не может ли, в принципе, наступить момент, ко­гда все многообразие нашего знания о человеке будет сведено в обшир­ное, всеобъемлющее единство? Но реальный опыт исследований учит нас тому, что по мере умножения смысловой дифференциации резуль­татов многообразие методов вырисовывается все более и более отчетли­во. Научное исследование всегда стремится обнаружить связи между тем, что оно подвергает разделению (и часто ему это удается), но оно все еще не сумело эмпирически выявить принцип целостности. В лучшем случае ему удается высветить идею относительной целостности. С фи­лософской точки зрения это вполне понятно. В той мере, в какой чело­век может быть объектом эмпирического научного познания, он не сво­боден. С другой стороны, в той мере, в какой мы сами переживаем, дей­ствуем, исследуем, мы наделены свободой в рамках нашего самосозна­ния; и рамки эти значительно превосходят объем того, что мы, в прин­ципе, способны обнаружить. Наш больной, будучи несвободен в качест­ве объекта исследования, тем не менее сам по себе живет с ощущением известной свободы. То же самое можно выразить иначе: если бы «чело­веческое» было эмпирически конечно, если бы его можно было без ос­татка отнести к определенной, доступной познанию области бытия, сво­боды не существовало бы. Неустанно анодируя человека, умозритель­но «расчленяя» его на составные части, отдельные факторы и т. п., мы вполне можем спросить себя, почему изучаемые нами компоненты «че­ловеческого» таковы, и именно таковы, почему их не больше и не мень­ше и т. п. Ответ на этот вопрос достаточно прост: кроме нашего, воз­можны и многочисленные иные аналитические подходы (и они, навер­няка, реально существуют). Многообразие наших методов и точек зре­ния на способы и возможности разделения «человеческого» как объекта эмпирического исследования, равно как и общая «открытость» исследо­вательской ситуации, - вот те фундаментальные истины, с которыми мы сталкиваемся в процессе познания человека в целом. Любая попытка постичь человека полностью и окончательно как некую безусловную целостность обречена на неудачу. Реально мы можем постичь только нечто конечное и изолированное, и это «нечто» не тождественно чело­веку как таковому.

Говоря о человеке, прибегают к самым различным .метафорическим образам. - Так, человеческое сознание представляют как сцену, на ко­торой постоянно что-то появляется и исчезает, разыгрываются разнооб­разные события. - Психическая субстанция со всеми своими пережи­ваниями умозрительно разделяется на восприятия, представления, мыс­ли, чувства, инстинктивные влечения, волю (или на какие-либо иные со­ставные части). - Жизнь уподобляется рефлекторной дуге: она отвеча­ет на внешние воздействия благодаря наличию сложной внутренней структуры, которая осуществляет необходимый отбор стимулов, транс­формирует их и в конечном счете оказывает обратное воздействие на внешнюю среду. - Целое видится как комплексный аппарат, предна­значенный для реализации заложенного в человеке совокупного потен­циала. - Жизнь рассматривается как процесс, который происходит в мире и в совокупности с миром образует целое. - Сущность человека усматривается в его самообъективировании посредством экспрессив­ных проявлений, поведенческих актов, творчества, целенаправленных действий по формированию окружающего мира. - Структура человека понимается как единство понятных или причинно обусловленных свя­зей. - Наличное бытие человека рассматривается как биологическое существование (антропология), как образы духа (история), как нечто ис­торически уникальное и неповторимое (экзистенциальное озарение). - Человек толкуется как единство души и тела (дуализм), как триединство тела, души и духа (триализм), как единая нераздельная соматопсихическая субстанция (монизм). - Человек рассматривается с точки зрения многообразия фундаментальных возможностей «человеческого» вооб­ще - многообразия, находящего свое проявление в различных консти­туциях и характерологических типах.

(в) Философская схема объемлющего, которое есть мы

Разработка вопроса о том, чем же на самом деле является человек, в рамках психопатологии приводит нас к относительным целостностям. Но всякая обнаруженная нами в процессе исследования целостность предстает как феномен по отношению к объемлющему ее «человеческо­му», то же относится и к личности, толкуемой как доступный понима­нию характерологический тип. Любые предметные схемы «человече­ского», которыми мы можем оперировать в научных целях, входят в со­став бесконечно более объемных единств.

Ныне в психопатологии наблюдается тенденция к расчленению вся­кого рода единств и целостностей. Все началось с того, что под сомне­ние было поставлено понятие нозологической единицы. Такие единст­ва, как конституция и биос, также не являются безусловными. Но что могло бы занять место былых, доказавших свою ценность представле­ний об относительных целостностях? Простое добавление новых «элементов», «составных частей», «радикалов», «атомов», «генов» души не принесет никакой пользы. Целостность отнюдь не сводится к структуре, составленной из таких элементов. В объемлющем всегда обнаруживает­ся еще какой-то элемент действительности. Освещая пространство объ­емлющего, мы внутренне осуществляем себя, высвобождаем скрытый в нас потенциал; и подобное никогда не может стать предметом познания. Говоря об этом, мы не должны поддаваться понятному соблазну и пре­вращать наши рассуждения в теорию компонентов «человеческого» во­обще. Дабы избежать этого соблазна, нам, используя разнообразие сфер самообнаружения человека, необходимо кратко остановиться на неося­заемых следах объемлющего, которое есть мы'.

Согласно Канту, мир - это не объект, а идея, все, что мы знаем, име­ет место в мире, но никогда не является самим миром. Объемлющее ми­ра и трансценденции не зависит от бытия человека. Человек обнаружи­вает в этом объемлющем бытие само по себе (5е1п ад 51сЬ), которое су­ществует и без него - даже если он не знает об этом бытии самом по себе, что оно проявляется перед ним и взывает к нему в субъектно-объ­ектном расщеплении сознания вообще. Но объемлющее, которое есть мы, имеет совершенно иной смысл:

1. Мы представляем собой наличное бытие . Мы живем в эм­пирическом мире и в этом смысле не отличаемся от всего живого. То, что объемлет все живущее, объективируется в продуктах самой жиз­ни- в телесных формах, физиологических функциях, универсальных генетических связях, равно как и в человеческих орудиях, действиях. творениях. Жизнь, как таковая, никогда не исчерпывается этими про­дуктами; она остается всеобъемлющим и всепорождающим началом. У человека наличное бытие обретает полноту своего проявления благо­даря тому, что в него проникают иные модусы объемлющего и он ста­новится их носителем либо ставит их себе на службу.

2. Мы представляем собой сознание вообще , то есть участвуем в том общезначимом начале, которое разделяет сущее на субъект и объект и обеспечивает для любого объекта возможность быть формально познанным. Только то, что входит в сознание вообще. есть для нас бытие. Мы и есть то объемлющее, в котором все сущее мо­жет быть помыслено, познано, узнано, почувствовано, услышано в предметной форме.

3. Мы представляем собой дух, то есть движимую идеями це­лостность доступных пониманию связей в нас самих и во всем том, что нами сотворено, осуществлено и помыслено.

Три модуса объемлющего, которое есть мы, соприкасаются, но не совпадают друг с другом. Это - способы нашего существования в мире в качестве чистой имманентности. В объективации и субъективизации этого объемлющего мы выступаем в форме, адекватной эмпирическому познанию, - как объект биологического и психологического исследо­вания. Но мы не сводимся только к этому. Наша жизнь происходит из источника, который пребывает далеко за пределами нашего эмпириче­ски объективируемого наличного бытия, сознания вообще и духа; этот источник - возможная экзистенция и разум как таковой. Этот источ­ник нашей природы ускользает от любых попыток эмпирического ис­следования; но он может быть озарен светом философского самопрояснения. Он проявляет себя:

( 1) в неудовлетворенности, которую человек внутренне испытывает в силу того, что он никогда не бывает полностью соразмерен своему эм­пирическому бытию, своим знаниям, своему духовному миру;

(2) в безусловном. которому человек подчиняется либо как своему истинному бытию самости, либо как тому, что, будучи с его точки зрения понятным и ценным, принадлежит этому бытию самости;

(3) в ненасытном стремлении к единому - ибо человек не удовле­творяется только одним модусом объемлющего, равно как и всеми мо­дусами вместе взятыми, а стремится к тому фундаментальному единст­ву, которое само по себе есть бытие и вечность;

(4) в осознании непостижимого и универсального воспоминания, ко­торое позволяет ему ощутить себя так, словно он существует с начала времен, словно он «ведает о Творении» (Шеллинг) или может вспом­нить то, что видел до начала мира (Платон);

(5) в сознании бессмертия - но не как продолжения жизни в дру­гом облике, а как уничтожающей время укрытости в вечности; послед­няя же в человеческих представлениях есть не что иное, как путь неис­черпаемого действия во времени.

(г) Незавершенность человека

Никакое философское озарение не способно дать однозначную кар­тину «человеческого». Скорее следовало бы сказать, что по мере трансцендирующего овладения объемлющим проявляется множественность истоков природы человека; отсюда неустанное стремление человека к единому, каковым он не является. Природа человека незавершенна или фрагментарна. Фрагментарность требует достижения полноты, источ­ник которой, в противоположность всем остальным универсальным ис­точникам «человеческого», должен обеспечить бытию человека основу и целостность. Временный успех на этом пути достижим только ценой многочисленных разочарований; но именно разочарования указывают верное направление - ведь чтобы выполнить требование, нужно обла­дать истовой верой и сохранять духовную связь с традицией, с почитае­мыми и любимыми людьми.

Благодаря многообразным модусам объемлющего, каждый из кото­рых к тому же наделен бесконечными возможностями, мы приходим к пониманию открытости человеческого - открытости, которая тожде­ственна его всегдашней незавершенности. Сущность человека выявля­ется для нас не в объективных схемах «человеческого», а именно в этой бесконечной потенциальности, в этих неизбежных конфликтах и внут­ренних противоречиях.

1. Человек как открытая возможность. Человек - это «не опреде­лившееся животное» . Животные осуществляют свою жизнь согласно заранее предначертанным путям: каждое новое поколение, подобно всем предыдущим, приспособлено к определенной форме существования. Что касается человека, то его ни­что не принуждает строить свою жизнь по заданной модели; человек на­делен пластичностью и способен бесконечно меняться. Животные ведут устойчивое существование, так как руководствуются надежными ин­стинктами; человек же несет в себе элемент неустойчивости и ненадеж­ности. Человек не предназначен для абсолютных, конечных форм жиз­ни; следовательно, его существование неотделимо от случайностей и опасностей. Человек заблуждается, допускает ошибки, его инстинкты немногочисленны, он, так сказать, изначально «болен»; он всецело за­висит от собственного свободного выбора.

Развитие животных изначально было направлено в сторону узкой специализации и поэтому пошло тупиковыми путями; потенциал для развития был сохранен за одним только человеком. О человеке можно сказать, что в основе своей он есть все («душа - это все», как говорил Аристотель). В самых глубинных слоях человеческой природы сохраня­ются какие-то действенные элементы. Благодаря своей пластичности человек остается незавершенным; и в этой незавершенности содержатся ростки будущего. По причинам, самому человеку неизвестным, его спо­собности в основе своей неисчерпаемы; в своем воображении он может предвидеть ход событий и освещает свой путь истинными, фантастиче­скими и утопическими целями.

Потенциально человек может все; поэтому человеческая природа не­определима. Мы не можем свести человека к единому знаменателю, ибо он не соответствует какой-либо одной специализации. Человек не сво­дим к какой-либо одной видовой категории; другого такого вида в при­роде не существует.

Будучи определен, то есть отнесен к какой-либо категории, человек утрачивает свою исконную целостность. В любой жизненной ситуации человек выступает как своего рода экспериментатор, имеющий возмож­ность отступить, отойти в сторону, отказаться от продолжения «экспе­римента». Это происходит потому, что в глубинах его природы сохра­няются дальнейшие возможности - причем возможности эти принад­лежат не столько отдельному индивиду (который идентифицируется с неким осуществленным содержанием), сколько человеку как некоей ге­нетически детерминированной сущности.

2. Человек в борьбе с самим собой. В пользу того, что человек не яв­ляется однозначно определенным су1цеством, без колебаний идущим по заранее предначертанному пути, свидетельствует его борьба с самим со­бой. Человек- не просто принудительный синтез противоположно­стей (каковым является все живое) или необходимое и, в сущности, дос­тупное пониманию диалектико-синтетическое движение духа. Уже в са­мых глубинных своих истоках человек - это не что иное, как борьба. Различные формы этой непримиримой борьбы можно рассматривать как ряд ступеней, ведущих от того, что является общим для всего живо­го, к чисто человеческим проявлениям.

(ад) Человек, рассматриваемый как форма жизни, является ареной борьбы между наследственной предрасположенностью и окружающей средой, между внутренним и внешним миром.

(бб) Человек как общественное существо находится в центре кон­фликта между индивидуальной и коллективной волей; в последней же идет борьба между той волей, которая обусловлена природой отдель­ных людей, и волей общества в целом.

(ее) Человек как мыслящее существо пытается преодолеть антаго­низм между субъектом и объектом, между «Я» и вещами - между не­разрешимыми антиномиями, сталкиваясь с которыми человеческий ра­зум терпит крушение.

(гг) Человек как дух пребывает в пространстве созидательного дви­жения противоположностей. Противоречие - это тот непреодолимый стимул, который побуждает человека к созиданию; такую творческую функцию выполняют противоречия, свойственные любым типам пере­живания, опыта, мышления. Человек как феномен духа склонен к отрицанию; но отрицание не разрушает человека, а выступает как фор­ма созидания через преодоление и синтез, осуществляемые в процессе становления.

(дд) Человек как существо живущее, мыслящее и духовное тониру­ет свое будущее, осознанно вносит в жизнь определенный порядок, дисциплинирует себя. Благодаря воле он имеет возможность делать с окружающей средой и с самим собой то, что хочет. Эта воля постоянно борется с противоречиями; она становится разрушительным фактором, когда вырождается в «чистую», формальную волю. Такая воля способ­ствует угасанию собственного источника, его вырождению в нечто ме­ханическое. Оставаясь же на службе объемлющего содержания, она ста­новится, так сказать. Волей с большой буквы - проявлением человека, осуществляющего себя в борьбе.

(ее) Ни в мире, ни для человека не может быть осуществлен такой синтез, который вобрал бы в себя всю совокупность возможностей. Вся­кое истинное осуществление так или иначе связано с решающим выбо­ром. По сравнению с его серьезностью (поскольку любой выбор неиз­бежно исключает часть возможностей и заставляет человека принимать безусловные решения) все остальные конфликты превращаются в нечто чисто внешнее, в полную многообразных движений игру живого. Толь­ко человек, сделавший выбор - то есть только тот, в чьей природе ут­вердилось и господствует принятое решение, - является человеком в истинном, экзистенциальном смысле.

(жж) Самопрояснение, наступающее в момент решающего выбора. может быть выражено только в антитезах мысли при посредстве созна­ния вообще и духа. Но речь должна идти не просто о выборе между дву­мя имеющимися в наличии и равно возможными альтернативами, а о выборе как некоем раз и навсегда осуществленном действии. При этом любые антитезы представляют собой всего лишь средство для истолкования. Путь решающего выбора - это ни в коем случае не урав­нивание возможностей, не примирение их в рамках объемлющей цело­стности; это обретение основы в борьбе с чем-то иным. Путь решающего выбора- это конкретная историчность . Глубинная основа этой «историчности» и ее цель существуют прежде и после всех противоположностей, на которые она, истолковывая самое себя, на мгновение расчленяет бытие.

Антитезы экзистенциального смысла - это антитезы веры и безве­рия, подчинения и протеста, дневного закона и ночной страсти', води к жизни и влечения к смерти.

В любом решающем выборе непременно присутствует абсолютное противопоставление добра и зла, правды и лжи. В нашем временном ми­ре эти антитезы приобретают характер неоспоримых принципов, ибо служат выражением безусловного. Однако они выступают как абсолют­ные пределы не самого бытия, а лишь человека в его наличном бытии во времени. Человек способен ощутить их на границе наличного бытия и внутренне устремиться туда, где прекращается то, что во временном ми­ре вынуждало его к безусловному решению, этому символу и гаранту вечного бытия во времени.

3. Конечная природа человека и самопрояснение. Нигде и никогда человек не бывает полностью независимым. Он постоянно зависит от чего-то иного. Как наличное бытие, он зависит от своей среды и своего происхождения. Для познания ему требуется созерцание, которое долж­но быть ему дано (ибо чистое мышление лишено содержания). Реализуя свою природу, он ограничен во времени и возможностях и то и дело пре­одолевает сопротивление. Чтобы реализовать себя, человек должен об­ладать сознанием собственных границ; поэтому он вынужден специали­зироваться на чем-то определенном и не может охватить всего. Создав предпосылки для того, чтобы по-настоящему начать свой путь, человек должен отказаться от очень многого в своей жизни. Но в бытии самости он не создает себя сам; это дар, источник которого неизвестен. Человек не «создает» и не «придумывает» свою свободу в самом глубинном ее измерении; но именно через нее он познает ту трансцендентность, кото­рая делает его свободным в мире. Человек «создает» себя лишь постоль­ку, поскольку он улавливает что-то иное; он познает себя постольку, по­скольку познает что-то иное и мыслит о чем-то ином; он доверяет себе постольку, поскольку доверяет чему-то иному, а именно - трансцен­дентности. Следовательно, природа человека определяется тем, что он знает и во что верит.

Человек не просто конечен; он еще и знает о том, что конечен. Он не удовлетворяется собой как конечным существом. Чем отчетливее его знание и чем глубже его переживания, тем яснее он осознает свою ко­нечную природу и, следовательно, принципиальную незавершенность своего бытия и всех своих проявлений. Все остальные конечные ве­щи - совокупность которых мы именуем миром - также его не удов­летворяют. Человеку свойственно недовольство миром вне зависимости от того, насколько глубоко он вовлечен в мирские дела.

Способность человека повсюду ощущать эту свою конечную приро­ду и его постоянная неудовлетворенность ею указывают на возможности, скрытые в его природе. Основой его бытия должно быть не только конечное, но еще и что-то иное. Если бы человеку не было свойственно некое предвосхищающее знание о непозна­ваемом, он не испытывал бы никакой потребности в поиске. Но человек ищет бытие само по себе, бесконечное, иное. Только такой поиск может принести ему удовлетворение.

Достичь его он может уже в бытии мира - постольку, поскольку в конечных явлениях находит выражение бесконечность. Человеку зна­комо глубокое удовлетворение, источником которого служат опыт по­стижения мира, общение с природой, чтение ее иероглифов, познание космоса, обнаружение истинной природы вещей. Существование мира не предусматривает присутствия в нем нашего «Л»; но в той мере, в ка­кой мир для нас познаваем, он всегда представляется нам существую­щим только ради нашего сознания.

Трансцендирующему разуму ясно, что Бог существует. Историю ре­лигий можно представить себе как историю идей, с помощью которых человек пытался приблизиться к пониманию природы Божественного: история религий может научить нас не признавать ничего, кроме таких идей. Но человек знает, что это не его идеи создали Бога; попросту го­воря, человек знает, что Бог есть. Это утверждение предшествует всем прочим. Человеку, терпящему крушение (как, например, Иеремин), больше ничего и не нужно. Конечная природа человека находит свое ус­покоение в этой вере в бытие Бога.

Но для самосознания человека гибелен следующий порочный диа­лектический круг: человек создает бога, который создает человека. Это рассуждение не выходит за рамки имманентности, где действует лож­ное утверждение: человек - это все.

4. Бесконечное в конечном и преодоление всего конечного в человеке. Будучи конечным существом и сознавая это, человек стремится к пре­одолению всего конечного. Но каждый его шаг на этом пути обусловлен тем обстоятельством, что человек конечен. Человек реален лишь по­стольку, поскольку он стремится к конечному. Но, обнаруживая, что все конечное неистинно для него, он не может остановиться и продолжает свое движение дальше. Правда, человек может отстраниться от всего отдельного и конечного - что формально могло бы свидетельствовать о его собственной бесконечности. Но при любых обстоятельствах, при­нимая решение, он вынужден оставаться в сфере конечного (при этом конечное, будучи «активизировано» его решением, становится чем-то большим, то есть отчасти преодолевает себя) - что свидетельствует о конечной природе человека как о том единственном основании, на кото­ром может быть осуществлена во времени его истинная экзистенция.

Итак, человек оказывается в двойственном положении: в его глубинных основах кроются бесконечные возможности, благодаря которым он стремится преодолеть свою конечную природу; но эти же возможности побуждают человека воплотиться в чем-то конечном, решиться на без­условное и устойчивое самоотождествление во времени.

Человек в принципе не способен достичь полного и устойчивого единства со своим миром, со своими действиями и мыслями. Чтобы приблизиться к этому единству, он должен преодолеть свою конечную природу. При этом все конечное, как таковое, демонстрирует свою не­состоятельность. Приведем примеры.

(да) Содержание религиозной и философской веры. Чтобы понять свою связь с бытием, человек прибегает к помощи представлений и идей; но содержание этих представлений и идей никогда не может быть тождественно бытию. То, во что человек верит, должно обнаруживать себя по мере развития этих идей и представлений - иначе человек не­избежно впадет в нигилизм. Но идеи и представления, о которых идет речь, рано или поздно отбрасываются, поскольку перестают выполнять свое предназначение.

Так, никакая религиозная вера невозможна без осязаемой поддерж­ки, без подтверждающей догматики. Того, кто не приемлет истинности и реальности религиозных догматов, нельзя считать верующим. Недос­таточно относиться к догматам просто как к символам и толкованиям - ибо в сравнении с чисто эмпирической реальностью бытия в мире ни один символ, ни одно толкование не может считаться реальностью бо­лее действенной или Реальностью как таковой. Но стоит осязаемому со­держанию догмата «застыть» и тем самым превратиться в нечто, имитирующее эмпирическую реальность, как живая вера исчезает, ус­тупая место «суррогатному», обманчивому знанию. Содержание веры непременно должно быть преобразовано в нечто конечное; но столь же необходимо, чтобы это «конечное» было снято в том, что его трансцендирует, что разрушает его именно как конечное.

Аналогично, философская вера выражает себя в некотором множе­стве высказываний. Любая реальная философия - это сведение беско­нечных возможностей человека к некоторым ограниченным позициям (точкам зрения). Поэтому живая философия со времен Платона выража­ла себя в форме конечных позиций; но в то же время она осознавала ко­нечный характер своих позиций и умела преодолевать его.

(бб) Возраст и смерть. Будучи конечным по природе живым суще­ством, человек проходит через различные фазы роста, созревания и ста­рения и умирает. Но эта последовательность возрастных фаз может включать в себя и развертывающийся во времени процесс постепенного обретения человеком свободы. При этом -параллельно естественному завершению цикла и, следовательно, прогрессирующей усталости от жизни - происходят активные события, которые хотя и связаны с хо­дом биологических процессов, но не сковываются ими и способны про­должаться вплоть до глубокой старости. Глубокий старик с разрушен­ной биологической основой может оставаться по природе своей «моло­дым», предпринимать что-то новое, быть полным надежд и со внимани­ем относиться к окружающему. Душа такого человека, прочно укорененная в бесконечном, претерпевает процесс очищения. Свойственные юности качества - такие, как творческое внутреннее становление и забывчивость - сменяются памятливостью зрелого возраста и возможным катарсисом старости. Все возрастные фазы суть лишь средства этого внутреннего становления; они не просто сменяют друг друга, но надстраиваются одна над другой и связываются в единое целое, благодаря трансцендентному интегрирующему началу. Такое прогрессирующее внутреннее становление достигается через исторически конкретную реализацию психической субстанции. С самого начала этот процесс со­пряжен с опасностями, с отклонениями от прямой дороги и возвраще­ниями, но в итоге бытие обретает ясность, глубину и отчетливость. Для того, кто в полной мере осознает смысл сменяющих друг друга возрас­тных фаз, жизнь - это не что иное, как бесконечный прорыв сквозь че­реду годов.

Будучи конечен, человек пребывает в бесконечности. Совпадение конечного и бесконечного во времени не может быть продолжитель­ным. Лишь в отдельные мгновения конечное и бесконечное могут, так сказать, соприкасаться друг с другом, что всякий раз приводит к «взры­ву» конечного. Посему любое человеческое действие и любая человече­ская мысль служат чему-то непостижимому, осуществляются в этом не­постижимом, поглощаются и подавляются им. Мы называем его судь­бой или провидением.

Философии свойственно неистребимое желание распознать это иное, обнаружить путь, на котором человек мог бы овладеть им - сна­чала через познание, а затем через планирование и действие.

Неокончательность, незамкнутость, неполнота- это знак бытия мира; мы можем рассматривать это свойство мира и человека с фило­софской точки зрения. Но мы не можем преобразовать в нечто конечное то, что остается для человека бесконечным, - ибо человек пребывает в бесконечности и принимает конечное на себя, и эта экзистенциальная ситуация в итоге приводит к преодолению конечного.
(д) Краткое обобщение

1. Фундаментальные принципы «человеческого».

1. Человек - не просто разновидность животного; но человек и не чисто духовное существо, о котором мы ничего не знаем и которое в прежние времена мыслилось как ангел. Скорее следовало бы сказать. что человек - это нечто единственное в своем роде. Отчасти он при­надлежит к разряду живых существ, отчасти - к разряду ангелов, но от­личается как от тех, так и от других. Богословие и философия во все вре­мена высказывались в пользу особого положения человека; оно было поставлено под сомнение лишь в период господства позитивизма. В проявлениях своего наличного бытия человек может уподобляться жи­вотным, а в основах своей природы - Божественному как трансценденции, которая, как он знает, есть источник его свободы.

2. Человек- это объемлющее, которое есть мы: это наличное бы­тие, сознание вообще, дух - разум и экзистенция. И к тому же чело­век - путь к единству этих модусов объемлющего.

3. Человек - это открытая возможность-, он не завершен и не мо­жет быть завершен. Поэтому человек всегда больше того, что он осуществил, и не тождествен тому, что он осуществил.

4. Человек осуществляет себя в определенных феноменах - поступ­ках, мыслях, символах; и он все время восстает против этих ставших оп­ределенными феноменов, против того, что было утверждено им же самим. Перестав стремиться к преодолению фиксированных форм, Человек, так сказать, «усредняется» и отходит в сторону от естественных путей «человеческого».

5. Восхождению человека препятствуют три внутренних фактора-. (1) Во-первых, материал его внутренней жизни. его чувства, психи­ческие состояния, инстинкты, все данности его психической жизни, ко­торые стремятся овладеть им и подавить его.

(2) Во-вторых, непрерывный процесс сокрытия и искажения всех реалий психической жизни человека, то есть всего того, что он чувству­ет, о чем мыслит, чего хочет.

(З) В-третьих, пустота, источником которой служит нереализованность человека.

Человек борется со всеми этими препятствиями. Во-первых, он пре­вращает себя в материал для внутренней работы; он формирует и дис­циплинирует себя, развивает свои способности. Во-вторых, в противо­вес процессу сокрытия и искажения реалий психической жизни в нем развивается способность к прозрению, к достижению внутренней ясно­сти. Наконец, в-третьих, он старается избежать пустоты благодаря внут­ренней активности: принимая решения, он создает для себя основу, на которую сможет положиться и тогда, когда для него наступят тяжелые времена.

11. Фундаментальные принципы учения о человеке: смысл и возмож­ности этого учения.

1. Сущность человека проявляет себя на трех уровнях. (а) Человек проявляется как эмпирическая реальность, то есть как нечто, рожденное и существующее в мире и доступное многостороннему объективному исследованию. (5) В модусах объемлющего человек, исходя из своих ис­токов, достигает самопрозрения. (в) Живя в мире, человек пребывает в поиске и терпит крушения; обретая благодаря этому единство, он осоз­нает свое истинное начало и свое истинное предназначение. Только на первом из этих трех уровней человек доступен научному исследованию.

2. Для целей эмпирического исследования живой человек трансфор­мируется в теоретическую конструкцию, состоящую из факторов, компонентов, элементов, функций, сил. Философское прозрение сущно­сти «человеческого» возможно сверх и вне рамок такой теоретической конструкции; оно может лежать в основе всякого частного знания об эм­пирическом человеке, но никогда не становится знанием как таковым. Трактовка философского озарения как объективного знания - это фундаментальное искажение философии, превращение ее в лженауку.

3. 
   Хотя бытие само по себе и не доступно познанию, человек облада­ет .уверенностью в себе. Знание человека о неорганическом космосе в принципе столь же зыбко, сколь и знание о душе (хотя в методологиче­ском отношении первое разработано и систематизировано лучше, чем второе); но внутренне человек знает о себе бесконечно больше того, что могла бы ему дать какая угодно наука. Научное знание ограничено со всех сторон, и то, что выходит за эти границы, для нас непостижимо; что касается нашего знания о самих себе, то оно сталкивается со своими границами там, где мы начинаем ощущать нечто, проистекающее из нового источника и представляющее собой неизвестную реальность
   

4. Исследуя человека, мы выступаем не только как зрители, наблю­дающие за чем-то чуждым, но и как люди, подобные объекту нашего на­блюдения. Исследуя другого, мы исследуем себя. В процессе исследо­вания мы не просто накапливаем какие-то сведения; мы обретаем осо­бого рода знание, которым мы обязаны нашей собственной принадлеж­ности к роду человеческому. Глубинная сущность человека - в равной мере познающего и служащего объектом познания - становится чем- то осязаемым только по достижении последних границ того, что доступ­но научному познанию.

Граница между научным знанием и философским озарением прохо­дит там, где объект мыслится уже не как психологическая реальность, а как средство трансцендирования в сферу, где кончается всякая предмет­ность. Примером может служить граница между понимающей психоло­гией и экзистенциальным озарением.

5. Человек как целое никогда не становится предметом познания. Никакой системы «человеческого» не существует. При случае нам мо­жет показаться, что мы сумели уловить целостность человека; но и то­гда человек как таковой все равно ускользает от нас.

Всякое знание о человеке - это частное знание; оно указывает на одну из бесконечного множества реалий «человеческого». Любое зна­ние о человеке зыбко и неокончательно.

6. Человек всегда больше того, что он знает и может знать о себе', он больше того, что знает или может знать о нем кто-либо иной.

7. Ни одного человека нельзя рассмотреть полностью со всех сто­рон', какие-либо окончательные и всеобъемлющие суждения о человеке невозможны. Такие суждения неизбежны и имеют определенную цен­ность в некоторых практических ситуациях, когда нужно принимать от­ветственные решения, касающиеся отдельных людей и общества; но они недостаточны, если в их основе лежит одно только знание. Нет и не может быть такого знания о человеке, которое позволило бы нам вешать на людей этикетки и раз и навсегда классифицировать их. Относиться к человеку как к объекту и считать, будто в итоге научного исследования мы сможем познать его как целое, - не более чем предрассудок. Поэто­му «даже в самых, казалось бы, обычных случаях мы не должны упус­кать из виду, что любой душевнобольной неисчерпаем и загадочен»'.