Учение Канта о суждении и категориях
Гораздо более органическую часть логики Канта составляет его учение о суждении, которое Кант анализирует не только в плане формальной логики. О суждении он говорит во многих своих произведениях. Предварительное определение он дал еще в первый период формирования своих взглядов в небольшом трактате «О ложных ухищрениях». Это определение гласит: «Высказать суждение значит сравнить что-либо как признак с какой-либо вещью»¹.

Для Канта суждение обладает функцией единства, оно приводит представления, понятия к единству апперцепции. В «Пролегоменах» дается следующее определение: «Соединение представлений в сознании есть суждение» (§ 22). В «Критике чистого разума» сказано: «...суждение есть не что иное, как способ приводить данные знания к объективному единству апперцепции» (II, S. 141). Это значит, что та или иная рассудочная категория обнимает моменты наглядного созерцания. В этом единстве наглядных представлений и заключается познавательная сущность суждений.

Интересно следующее определение суждения в «Критике чистого разума»: «Таким образом, все суждения суть функции единства среди наших представлений, так как в них для познания предмета вместо непосредственного представления применяется более общее представление, содержащее под со-
¹ И. Кант. Соч., т. II. М.., 1940, стр. 21.
158

бою и непосредственное представление и многие другие, и таким образом многие возможные знания соединяются вместе» (II, S. 94).

Суждение устанавливает единство многообразия представлений или понятий. В этом и заключается подлинная познавательная функция суждения.

Кант отличает свое понимание суждения от обычного понимания в следующих словах: «Я никогда не удовлетворялся объяснением суждения вообще, даваемым теми учеными, которые говорят, что суждение есть представление отношения между двумя понятиями. Не вступая здесь в споры по поводу недостатка этого объяснения... состоящего в том, что оно во всяком случае относится только к категорическим, но не гипотетическим и разделительным суждениям (так как они содержат в себе не отношение понятий, а отношение суждений), я скажу только, что в этом определении не указано, в чем состоит это отношение» (II, SS. 140 — 141).

Интересно, что когда Канту пришлось в курсе формальной логики объяснять, что такое суждение, то он счел возможным слить свое толкование суждения со старым определением суждения, которое он взял у Мейера. В формальной логике Кант определяет суждение следующим образом: «Суждение есть представление единства сознания различных представлений или представление их отношения, поскольку они образуются понятиями» (Vorstellungen der Einheit des BewuЯtseins verschiedener Vorstellung) (стр. 93). Здесь Кант эклектически объединил свое определение, данное в трансцендентальной логике, с определением Мейера. В «Пролегоменах» он особенна подробно говорит о том, что определение суждения в формальной логике шире, чем в трансцендентальной, ибо в последней мы под суждением можем разуметь только акт, имеющий объективную значимость, для первой же суждение может быть и чисто субъективным. Существуют чисто субъективные суждения восприятия, например «комната тепла», «сахар сладок», «полынь горька» и т. д. Объективные суждения восприятия — это уже суждения опыта.

В «Пролегоменах» читаем: «Эмпирические суждения, насколько они имеют объективное значение, суть суждения опыта; те же, которые имеют только субъективное значение, я называю простыми суждениями восприятия. Последние не нуждаются ни в каком чисто рассудочном понятии, а требуют только логической связи восприятий в мыслящем субъекте. Первые же всегда требуют сверх представлений чувственного созерцания еще особых, первоначально произведенных в рассудке понятий, которые и придают опытному суждению объективное значение» (§ 18).

159

Кант дает пример таких суждений, которые никогда не могут сделаться опытными суждениями, т. е. получить общезначимость, а имеют приложение только в сфере непосредственного опыта индивидуальных субъектов. Таковы суждения восприятия «комната тепла», «сахар сладок», «полынь горька».

В отделе суждений должно быть обращено внимание на аналитические и синтетические суждения, которые были использованы Кантом как краеугольный камень в «Критике чистого разума». Деление zа эти два вида суждений было известно и Лейбницу, но Кант придал ему особое значение, строго размежевав названные суждения друг от друга. Он ставил своей целью показать, что познавательный смысл суждений можно усмотреть лишь у синтетических суждений, в то время как аналитические суждения познавательного значения не имеют.

Аналитические суждения лишь раскрывают содержание того, что уже подразумевается в субъекте; аналитические суждения Кант иначе называет суждениями поясняющими, — они не прибавляют ничего нового к содержанию познания.

Общий принцип аналитических суждений — закон противоречия; по отношению к аналитическим суждениям, кроме закона противоречия и правильности их построения, ничего дополнительного не нужно, ибо предикат полностью извлекается из субъекта.

По своей природе аналитические суждения априорны, хотя бы их понятия и были эмпирическими. Априорность нужно понимать в том смысле, что, если суждение высказано, то оно предопределяет все, что может быть фиксировано в предикате, ибо в последнем дано только то, что уже содержалось в субъекте. Таково суждение «все тела протяженны». Тело необходимо предполагает протяженность. Непротяженные тела даже помыслить невозможно.

Иное дело синтетические, или расширяющие, суждения, которые увеличивают познание. Например, в суждении «некоторые тела имеют тяжесть» понятие тяжести имманентно не содержится в понятии тела. Синтетические суждения могут быть эмпирическими. В этом случае они являются апостериорными, так как извлекаются из опыта, понимаемого как непрерывный синтез восприятий.

Эмпирические суждения в гносеологическом отношении значения не имеют, гносеологическое значение имеют лишь априорные синтетические или опытные суждения в собственном смысле.

Опытные суждения, так же как и математические суждения, всегда синтетичны. Согласно знаменитому примеру Канта, сколько бы мы ни перебирали такие числа, как 7 и 5, мы
160

никогда предиката, раскрывающего то, что 7+5 дают 12, не получим, если не пересчитаем эти числа, т. е. если не будем иметь соответствующего чистого наглядного представления. Тут уже закона противоречия недостаточно. Кроме него, необходимо выйти за пределы понятия и прибегнуть к помощи созерцания, т. е. сделать конструкцию понятия. Только в таком случае мы получим синтетическое суждение.

Кант образует свою классификационную таблицу видов суждений. Он берет из логики, как она сложилась во времена Вольфа, деление суждений по количеству, качеству и по модальности и упраздняет деление их на простые и сложные, заменяя это деление тремя группами, которые истолковываются им, как результат деления суждений по отношению. С легкой руки Канта вплоть до самых последних учебников логики у нас дается деление суждений по отношению.

Суждения отношения делятся у Канта на категорические, условные и разделительные. В действительности это не деление, а смешение простых и сложных суждений. Канту нужно было выделить эти три группы для того, чтобы из них конструировать свои категории. Основными категориями в плане этого деления суждений являются субстанция, причина и взаимодействие. Категорическое суждение соответствует субстанции, условное суждение — причинности и разделительное — взаимодействию.

Во имя своего трансцендентального учения о категориях Кант априорно ввел нововведение. Он исходил из необходимости классифицировать суждения так, чтобы это деление соответствовало его намерениям по установлению таблицы категорий. В результате деления суждений, проведенного Кантом, появляются 12 категорий.

Суждения делятся
1) по количеству — на всеобщие, частные, единичные;

2) по качеству — на утвердительные, отрицательные, бесконечные;

3) по отношению — на категорические, условные, разделительные;

4) по модальности — на проблематические, ассерторические и суждения необходимости, или аподиктические.

Им соответствуют следующие категории:
1) единство, множество, цельность;
2) реальность, отрицание, ограничение;
3) субстанция, причинность, взаимодействие;
4) возможность, действительность, необходимость;

было найти такое рассудочное действие, которое реализовало бы эти понятия. Это действие рассудка состоит в суждении.

Искомые понятия суть только логические функции. Они нуждаются в чувственном созерцании. Нужно, чтобы получались опытные суждения. Система категорий должна исчерпать все моменты рассудка, под которые должно быть подведено всякое наглядное представление. Поскольку на наше чувственное созерцание накладываются эти категории, материал опыта тем самым преобразуется в знание объективной действительности, которая понимается Кантом субъективно-идеалистически. В результате подведения опытных данных под категории образуются общезначимые суждения.

Учение Канта об умозаключении
Нужно отличать, по Канту, умозаключения непосредственные и умозаключения опосредствованные. Первую группу умозаключений Кант называет умозаключениями рассудка; вторую — умозаключениями разума.

С точки зрения Канта, во всяком умозаключении разума нужно сначала исследовать истинность посылок и лишь потом правильность вывода.

Кант, формулируя принцип категорических заключений разума, выдвигает аксиому силлогизма не по объему, а по содержанию. Единую аксиому, распространяющуюся на все модусы категорического силлогизма, он определяет следующим образом: что принадлежит признаку вещи, то принадлежит самой вещи, и что противоречит признаку вещи, то противоречит и самой вещи.

Как в своей ранней работе «Ложные ухищрения», так и в «Логике» Кант настаивает на особом приоритете 1-й фигуры силлогизма, которая, по его мнению, включает в себя не только те четыре модуса, которые непосредственно в ней содержатся, но потенциально и все модусы 2-й, 3-й и 4-й фигур.

В «Логике» Кант пишет: «Категорическое заключение разума является чистым, если в него не примешано непосредственное заключение и не изменен закономерный порядок посылок; в противном случае оно называется нечистым, или смешанным» (стр. 117). Нечистые, или смешанные, заключения — это выводы по 2-й, 3-й и 4-й фигурам.

Кант по-своему решает эту проблему. Если все четыре фигуры — самостоятельны, то нужно так сформулировать аксиому силлогизма, чтобы она могла быть применима ко всем четырем фигурам в отдельности. Возможно другое решение: не считать самостоятельными 2-ю, 3-ю, 4-ю фигуры, исходя из того, что все это — видоизменения модусов 1-й фигуры, и тог-

162

да допустимо выдвигать такую аксиому силлогизма, которая непосредственно относится только к 1-й фигуре, опосредствованно регулируя также движение мысли по всем модусам других фигур. Последнее решение и принимает Кант, тем самым значительно упрощая задачу своего исследования.

Правила 1-й фигуры Кант распространяет на все фигуры, считая «ложным ухищрением» точку зрения признания самостоятельности 2-й, 3-й и 4-й фигур. В этом проявляется недооценка Кантом всех остальных видов дедукции, кроме первой фигуры. На самом деле, движение мысли по 2-й и 3-й фигурам специфично, и сводить эти фигуры к первой фигуре значит механистически объяснять весь процесс.

Наряду с категорическим силлогизмом Кант говорит также и об условных умозаключениях. Рациональный момент здесь заключается в том, что Кант правильно осознает роль меньшей посылки наряду с большей посылкой.

Ставя вопрос о том, не является ли в условном умозаключении «если А есть В, то С есть Д» меньшая посылка «А есть В» частью большей посылки, Кант отвечает на него в «Логике» следующим образом: «Меньшая посылка есть превращение проблематического условия в категорическое положение» (стр. 121).

К вопросу об индукции и аналогии Кант подходит с точки зрения своей своеобразной терминологии. Индукция и аналогия, по его определению, это два вида заключений силы суждения. Кант вводит новый термин: «сила суждения». Тем самым в философии Канта наряду с рассудком и разумом рассматривается еще сила суждения. Отсюда три критики у Канта: «Критика чистого разума», «Критика практического разума» и «Критика способности суждения». Сила суждения — это какая-то промежуточная способность между рассудком и разумом.

В «Критике способности суждения» две части — учение о целесообразности и учение об эстетическом критерии, эстетическом чувстве. Сила суждения бывает двоякая — определяющая и рефлектирующая. Первая направляется от общего к частному, вторая — от частного к общему. Последняя имеет лишь субъективную значимость, ибо общее здесь есть лишь эмпирическая общность, лишь аналог логической общности.

Когда мысль движется согласно чисто рассудочному ходу мыслей, мы можем получить необходимый, вывод. Но общая логика учитывает не только объективные, но и субъективные ходы мышления, которые возникают в связи со способностью силы суждения. Здесь мы имеем общность несовершенную, чисто субъективную, и это только аналог логической общности. В связи с этим на индукцию и аналогию Кант смотрит

163

иначе, чем на силлогизм. Выводы силлогизма, выводы дедуктивные необходимы, а выводы по индукции и по аналогии только вероятны.

В «Логике» Кант следующим образом определяет индукцию: «Нечто во многом, следовательно во всем — это индукция; в одном есть многое (что есть в других), следовательно в нем есть и остальное — аналогия». «Всякое заключение разума должно открывать необходимость. Поэтому индукция и аналогия не суть заключения разума, а лишь логические презумпции или эмпирические заключения...» (стр. 125-).

Трансцендентальная диалектика
Изучение трансцендентальной логики Канта представляет самостоятельный интерес, поскольку в негативной форме Кант подошел к диалектике основных категорий разума, что составляет ядро диалектической логики Гегеля.

Кант считает, что диалектика имеет только субъективное значение и носит иллюзорный характер. По Канту, диалектика дискредитирует метафизику. В последней части «Критики чистого разума» он подвергает сомнению теоретические положения метафизики о бессмертии души, о структуре мира в целом, об абсолюте, о боге. С точки зрения Канта, все эти проблемы неразрешимы, потому что соответствующим категориям мысли недостает необходимого материала и мысль впадает в антиномии, во взаимные противоречия. Словом «антиномии» Кант называет ту часть критики метафизики, которая трактует о мире в целом.

Кант говорит, что сущность мира в целом непознаваема, что можно познать только последовательность явлений. Размышляя о мире, мы приходим к невольным противоречиям, антиномиям. Наш ум обладает особенностью на все относящиеся к миру вопросы давать ответы, противоречащие друг другу, но одинаково вероятные с логической точки зрения. Поэтому в результате рассуждений о мире в целом получаются противоположные взгляды, которые с успехом друг друга опровергают и все-таки не имеют друг перед другом никакого преимущества. На всякий вопрос о вселенной возможен двоякий ответ, и нет действительного логического основания, чтобы один ответ предпочесть другому.

Кант утверждает, что вопросы о том, каков мир по своим границам, конечен он или бесконечен, что представляет собой структура мира, складывается ли она из простых единиц или представляет собой нечто сложное, господствует ли в природе только необходимость или имеется проявление свободы и, на-

164

конец, имеет ли природа начало или не имеет, — все они могут быть разрешены противоположным образом.

Два противоположных взгляда по всем этим вопросам являются антиномиями. Их четыре, и они сводятся к тому, что по отношению к каждому из вопросов могут быть выставлены тезис и антитезис, причем правильность тезиса доказывается абсурдностью антитезиса и наоборот. Такая убедительность чисто отрицательная; она опирается только на то, что обратное приводит к абсурду. Ясно, таким образом, что тезис и антитезис несовместимы — они исключают друг друга. Закон противоречия тут действует. Но не действует закон исключенного, третьего. И тезис и антитезис одинаково ложны, по Канту.

Рассмотрим эти тезисы и антитезисы.

Прежде всего о границе мира. Тезис — «мир имеет начало в пространстве и времени». Антитезис — «мир бесконечен в пространстве и времени».

Допустим, что тезис «мир имеет начало» правилен. Тогда мы должны опровергнуть антитезис «мир во времени и пространстве бесконечен». Прежде всего предположим бесконечность времени. Считать, что мир не имеет никакого начала, это значит предполагать, что до настоящего времени протекла целая вечность, но ведь бесконечность ряда в том только и состоит, что он никогда не может быть окончен и нигде не кончается. А в таком случае абсурдно говорить о бесконечности в пространстве и времени. Если бесконечно пространство, то значит, сколько бы ни присоединять новых частей пространства, никогда нельзя достигнуть бесконечного целого. Поэтому мысль о бесконечном целом как будто опровергается убедительно.

Займем обратную позицию: будем отстаивать правильность антитезиса, опровергая тезис. В самом деле, если мир имеет начало в пространстве и времени, значит существует совсем пустое пространство и вечное время, в одно из мгновений которого возник мир. Но ведь если время есть нечто бесконечное, то тогда нет никаких оснований утверждать, что мир возник -именно в этот момент, а не в -какой-нибудь другой.

Таково же взаимоотношение тезиса и антитезиса в вопросе о структуре мира. Предположим, что тезис «мир должен состоять из простых, неделимых единиц» правилен. Для доказательства этого придется опровергнуть антитезис «в мире все сложно». Если есть нечто сложное, значит существует какая-то структура этого сложного, т. е. имеются части, из которых оно состоит. Между тем антитезис говорит о том, что нет ничего простого. Но откуда же тогда взялось сложное? Ведь сложное из чего-то слагается. Поэтому нужно предположить, что есть

165

что-то простое, пусть относительно простое, из чего складывается это сложное.

Теперь, наоборот, будем доказывать справедливость антитезиса и абсурдность тезиса. Простое, неделимое относится к веществу, к материи. Материя существует только в пространстве и во времени, о внепространственной материи нельзя говорить. Но каждую пространственную величину можно разделить пополам, затем опять пополам и так до бесконечности. Непространственное вдруг в результате сложения становится пространственным. Но это абсурд. Отсюда легко доказать положение, что ничего простого нет. Действительно, если бы было простое, то оно было бы заключено в пространстве и во времени, но так как пространство и время бесконечно делимы, то и предположение существования простого и неделимого логически неприемлемо.

Третий вопрос: существуют ли в мире свободно действующие причины или над всеми существами господствует закон необходимости? С одной стороны, можно доказать, что свободно действующие причины непременно существуют. В мире должно существовать самоопределение, безусловная самодеятельность, потому что иначе все процессы обратится для нас в какой-то ни на что не опирающийся бесконечный ряд причин, каждая из которых будет только вторичной, производной причиной, вызванной предшествующей, и не будет коренной, главной причины, от которой зависела бы реальность всего ряда. Поэтому нельзя предположить полного отсутствия свободы во вселенной. Но, с другой стороны, свобода немыслима, и потому что свободные действия беспричинны (они потому и называются свободными, что у них не предполагается никаких предшествующих побуждений, которые их вызывают). Но причинная связь есть основной закон нашего ума, а через это и всех познаваемых нами вещей. Отказаться от него — значит отказаться от всякой науки и от всякой содержательной мысли. Итак, предположение существования свободных причин и предположение одной только необходимости бессмысленно. И то и другое приводит в тупик. Тезис и антитезис легко разрушаются благодаря аргументации апагогического характера.

В философии Канта мы имеем отрицательную диалектику, антитетику, которая, будучи выявлена сначала Кантом в отрицательном плане, послужила базой для дальнейших рассуждений представителей немецкой философии конца XVIII — начала XIX в.

Такую антитетику признавал Фихте. У него есть диалектика в позитивном смысле, разумеется, субъективно-идеалистическая диалектика.

Антиномии Канта послужили также отправной точкой для
166

всех идеалистических рассуждений Гегеля, который признавал диалектику самой природы, самого бытия, но с той основной оговоркой, что само бытие для Гегеля было понятием духовным. Он стоял на точке зрения объективного идеализма.

Отрицательно эта проблема была решена еще Кантом, и его толкование надо принять во внимание в интересах последующей истории диалектики со всеми ее идеалистическими вывихами.

Критический анализ учения Канта
Иногда при критическом разборе философии Канта ограничиваются анализом отдельных, частных положений его системы. Однако Канту нельзя отказать в продуманной стройности, логической последовательности его взглядов. Поэтому необходима острая и принципиальная критика основных положений и тезисов учения Канта.

При критическом разборе логики Канта надо исходить прежде всего из основного философского положения о коренной противоположности материализма и идеализма. Кант был субъективным идеалистом. Однако по своему направлению и характеру кантовский субъективный идеализм отличается от субъективного идеализма Беркли. Поэтому неправы те авторы и критики Канта, которые говорят, что новая редакция «Критики чистого разума», где Кант отказывается от своей принадлежности к школе Беркли, есть акт неискренний. Кант является представителем особого субъективного идеализма, а именно — трансцендентального. Его философия исходила из того, что законы природы, как их изучает наука, находятся в полной зависимости от рассудка и всех его закономерностей. Природа как объект науки — ничто, если не соотносить ее с познающим умом. Рассудок не только познает мир, но и творит его постольку, поскольку познает. Без разума природа не могла бы существовать как синтетическое единство многообразных явлений.

Итак, самые явления, их синтез — все это создается, конструируется нашей же познавательной способностью. В связи с таким подходом отношение формы и содержания знания истолковывается Кантом совсем иначе, чем нами. Для него содержание знания не есть нечто объективное; оно, как и форма, создается умом; разум и рассудок составляют вместе с тем и содержание знания. Идеализм оказывается в полном, беспросветном тупике. Ему надо опереться на содержание, которое не существует вне пределов рассудка и разума. Приходится подменять природу фактами сознания.

Задачей Канта являлось выявление категорий в том их

167

виде, как они применяются при изучении действительности. Но откуда можно эти категории вывести, где их можно обнаружить, если действительности, независимой от сознания, не существует? Как это ни парадоксально, но трансцендентальной логике, которая ищет своего самостоятельного поприща наряду с областью формальной логики, приходится в решении этих вопросов опираться на ту же формальную логику. Образуется заколдованный круг. С одной стороны, надо отыскать критерий отличия логики трансцендентальной от логики формальной, а с другой — приходится благодаря порочным исходным идеалистическим позициям все содержание трансцендентальной логики черпать из логики формальной. Так, например, учение о суждении и его видах в плане трансцендентальной логики совпадает фактически с формально-логическим учением. Для решения теоретико-познавательной задачи Кант из формальных отличий суждений извлекает категории, имеющие содержательное значение в процессе познания.

Категории, разумеется, были хорошо известны Канту из истории философии. Об этих категориях говорили еще и Платон и Аристотель. Однако Кант совершает как бы априорное переосмысливание учения о суждениях, чтобы из них затем извлечь нужные категории. То самостоятельное, что дает Кант в формально-логическом учении о видах суждений, подсказано необходимостью тех понятий, которые неизбежно должны содержаться в учении о категориях.

Кант ликвидировал существовавшее со времен стоиков деление суждений на простые и сложные и решил втиснуть в целях выведения категорий сложные суждения в деление суждений по отношению между субъектом и предикатом.

Категорические суждения легче всего было связать с категорией субстанции. Вместе с тем необходимо было удержать схему трихотомии — деление на три части. Эту трихотомичность Кант положил в основу своей системы и классификации суждений. В частности, желая сохранить триадичность, Кант оставил дизъюнкцию и ликвидировал конъюнкцию.

Извлечение Кантом категорий из отдельных видов суждений поражает своей искусственностью и нелогичностью: единство извлекается из всеобщих суждений, всеобщность, или цельность — из единичных суждений. Кант признает только строгую дизъюнкцию, хотя по существу это ошибочно, если пытаться связать категорию взаимодействия с дизъюнктивностью.

М. И. Каринский по этому поводу писал: «Вывод категории взаимодействия из дизъюнктивного суждения до того изумителен, что Кант счел необходимым особо его мотивировать. Он при разъяснении отношения между видами понятий упо-
168

требляет то же самое выражение «взаимно определяют друг друга», которое очень подходит к определению отношения между предметами, стоящими во взаимодействии, хотя смысл этого выражения в обоих случаях существенно различен, именно в последнем случае оно выражает реальную зависимость явлений в одном предмете от другого предмета и наоборот, а в первом должно выражать мысль об исключении одним понятием другого понятия... Сближение идей взаимодействия с связью понятий в дизъюнктивном суждении попадает мимо цели, так как трудно придумать такое дизъюнктивное суждение, которое говорило бы о взаимодействии между предметами, а кантово дизъюнктивное суждение, раздробляющее понятие на виды, о реальном взаимодействии между предметами говорить вовсе не может»².

Получается удручающий вывод и, вместе с тем, логический круг. Нужны категории, а их неоткуда взять, кроме как из формальной логики, несколько подправленной. Само собой понятно, что связь в логике между формой и содержанием сводится к тавтологии: формы мысли составляют единство с содержанием, которое опять-таки выводится из форм мысли.

Отсюда полная неясность в разграничении между трансцендентальной и формальной логикой. Не успеет Кант хотя бы одной чертой разграничить обе сферы, как они, в силу принципиальных идеалистических предпосылок, тотчас же смыкаются. Поэтому ни Гартенштейн, ни Еше, ни русский переводчик Марков, ни новые издатели рукописного наследия Канта по логике не виновны в том, что приходится часто гадать, где, собственно, Кант видел компетенцию трансцендентальной логики, а где сферу формальной.

Особое значение в истории диалектики имели антиномии Канта. Положительного решения этих антиномий, даже в плане идеализма, Кант не дает. Он был агностиком в полном смысле этого слова — и с точки зрения материализма и с точки зрения идеализма. Он не говорил об объективной природе, о реальной действительности, но он не говорил о природе и в плане объективного идеализма. В книге Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» дан глубокий анализ этой самой важной стороны гносеологии Канта.

Однако Кант показал, что закон исключенного третьего по отношению к космологическим тезисам неприменим. Отсюда, правда лишь в отрицательном плане, открывались перспективы для диалектической обработки антиномий. Эту задачу взял на себя Гегель, создав диалектическую систему объективного идеализма.

² И. Карийский. Об истинах самоочевидных. СПб., 1893, стр. 53.
169

Глава V. Гегель

Общественно-политические взгляды Гегеля
Вопрос об общественно-политических взглядах Гегеля нас особенно интересует в связи с различными оценками, которые давались Гегелю многими философами как у нас, так и за рубежом.

Гегель родился в Штутгарте в 1770 г. Получил философское и богословское образование в Тюбингенском университете. Долгое время находился под влиянием Шеллинга, с которым впоследствии разошелся навсегда. Несколько лет Гегель был домашним учителем. В 1807 г. выходит его первое произведение «Феноменология духа». В 1812 — 1816 гг. Гегель издает свою знаменитую «Науку логики». Перед самой смертью он стал готовить новое издание, но успел пересмотреть только первую часть, куда внес ряд очень важных поправок. Осуществить редактирование 2-го и 3-го отделов он не смог.

Кроме «Науки логики», которая обычно называется «большой» логикой, Гегель издал «Логику» в составе «Энциклопедии». Она более разработана, потому что «Энциклопедия» несколько раз переиздавалась при его жизни.

В 1818 г. Гегель был приглашен в Берлин, где и прожил весь остаток своей жизни. Его лекции получили всемирную известность, а авторитет как философа достигает своего апогея. Скончался Гегель в расцвете своих сил на 61-м году жизни, в 1831 г. в Берлине.

Философия Гегеля со стороны ее общественно-политического значения характеризовалась у нас одно время как аристократическая реакция на французскую революцию. Нам необходимо самостоятельно разобраться в социально-политиче-
170

ских установках Гегеля, которые наложили свою печать и на его понимание задач логики, как основного ядра философии.

Острота споров по поводу Гегеля не сгладилась до сих пор. С точки зрения некоторых философов Гегель был промозглым реакционером. По мнению этих толкователей, Гегель даже в молодые годы был далек от сочувствия событиям французской революции. Это особенно ярко сказалось в выступлении проф. Светлова на философской дискуссии 1947 г, по книге Г. Ф. Александрова¹. По мнению других авторов, реакционность Гегеля усиливалась с годами. При этом выделяется то обстоятельство, что в молодости Гегель написал работу, посвященную разбору конституции одного швейцарского кантона (будучи домашним учителем в Берне, он хорошо ознакомился с общественно-политическим положением швейцарских кантонов), а затем другую работу, посвященную критике Вюртембергской конституции. С этой точкой зрения на дискуссии выступил проф. Серебряков. Он говорил: «Случилось, однако, так, что чем старше становился Гегель, тем больше увеличивалась его реакционность» ². Но тогда необъяснимым становится тот факт, что Гегель буквально за год до смерти, в своей последней официальной лекции по философии истории, пусть иносказательно, но все же достаточно ясно выразил свой восторг перед революцией 1830 г. Правда, высказался он очень осторожно; иначе он не мог поступить, находясь под контролем антиреволюционно настроенных высших кругов монархической Германии. Июльскую революцию он приветствовал в следующих словах: «Наконец, после сорока лет войн и бесконечной путаницы старое сердце могло порадоваться, видя, что пришел конец этому положению и наступило состояние удовлетворения»³. Реставрацию во Франции после свержения Наполеона Гегель считал фарсом, своего рода опереттой. Это означает, что и в конце жизни Гегель проявлял такой же положительный интерес и внимание к идеям революции, как и в юные годы.

Дробление всей деятельности Гегеля на два периода — прогрессивный и реакционный — не есть решение проблемы. «Философию права» он написал в Берлине, там же читал курс философии истории. Весь процесс развития его идей происходил в условиях прусской монархии. И соответствующая этим условиям реакционная идеология Гегеля связывается у него с

¹ См. «Вопросы философии», 1947, № 1, стр. 59.

² Там же, стр. 101.

³ Г. В. Гегель. Соч., т. VIII. Философия истории. Соцэкгиз, 1935, стр. 417 — 418. Последующие ссылки на это издание приводятся в тексте и содержат указание на том, страницу или параграф соответствующего произведения.
171

положительным отношением к французской революции. Как же это понять?

Для Гегеля старый порядок является царством неправды, которая при появившемся сознании своей неправды стала бесстыдной неправдой. В последний год чтения своих лекций по философии истории он высказывался об исторических судьбах Франции второй половины XVIII в. следующим образом: «Новый дух стал действенным: гнет побуждал к исследованию. Выяснилось, что выжатые из народа суммы не расходовались для государственных целей, а самым бессмысленным образом расточались. Вся государственная система казалась несправедливостью. Перемена неизбежно была насильственной, так как преобразование было осуществлено не правительством» (VIII, стр. 413).

«С тех пор, как солнце находится на месте и планеты обращаются вокруг него, — пишет Гегель далее, — не было видано, чтобы человек стал на голову, т. е. опирался на свои мысли и строил действительность соответственно им... Только теперь человек признал, что мысль должна управлять действительностью. Таким образом это был великолепный восход солнца. Все мыслящие существа праздновали эту эпоху, в то время господствовало возвышенное, трогательное чувство, мир был охвачен энтузиазмом, как будто лишь теперь наступило действительное примирение божественного с миром» (VIII, стр. 413 — 414).

Вот как характеризовалась Гегелем Великая французская революция в последние годы его жизни. Нельзя просто заявлять, что он клеймил ее как источник всяческого зла. Вопрос может быть разрешен только тем, что в реакционности Гегеля необходимо усматривать реакционность особого типа. Только таким образом можно объяснить, почему гегелевская философия оказала столь заметное влияние на развитие социально-политических и философских идей в Германии и других странах. Такого влияния не могла оказать реакционная система, которая тянет только назад. Реакционные идеи могут ужиться и оказать влияние лишь в том случае, если они хотя бы неполноценным, даже мнимым образом, но идут вровень с новыми потребностями жизни. Поэтому политически значимая реакция должна уметь ориентироваться и соответствовать реальным потребностям жизни, и только тогда она способна удерживать свои позиции. Если реакция не перестраивается согласно условиям времени, то она никогда не может получить общественного размаха, а гегельянство развилось в широком масштабе и в самых разнообразных ответвлениях. Мы знаем, что при формировании марксистской мысли гегельянство также сыграло положительную роль.
172

Реакционная система получает силу в той степени, в какой она решает какую-нибудь современную, назревшую проблему и тем самым втягивается в эффективное разрешение этой проблемы.

Философская система Гегеля соответствовала условиям своего времени. Она впитала в себя революционные волны современности, которые бушевали в эпоху Великой французской революции. Неуклюжий, топорный идеализм, неуклюжая, отжившая свой век реакционная система никогда не могла бы иметь успеха. Учение Гегеля отличалось актуальностью и жизненностью. Поэтому прогрессивные элементы миросозерцания Гегеля требуют внимательного изучения.

По окончании Тюбингенского университета Гегель попадает в Швейцарию, в атмосферу, преисполненную идеями французской революции. Он тщательно изучает экономическую и политическую жизнь Швейцарии, остро критикует аристократические учреждения швейцарских кантонов.

Аристократические тенденции Гегеля заставляли его тщательно вскрывать изъяны иных аристократических организаций. Великий совет, деятельность которого наблюдал Гегель в Швейцарии, его возмущал. Он красноречиво писал: «Я не в силах описать всего, что только здесь проделывается, до какой степени все интриги при княжеских дворах с помощью двоюродных братьев и сестриц бледнеют в сравнении с комбинациями, практикующимися здесь... Чтобы иметь понятие об аристократическом правлении, нужно провести здесь одну зиму перед пасхой, когда происходят выборы в совет» ⁴.

В связи с дальнейшим ходом политических событий позиция Гегеля невольно приобрела сугубо националистический и расистский уклон. В годы наступавшей внешней политической реакции Гегель писал: «Общая масса германской нации с ее провинциальными государствами, которые не знают ничего, кроме разделения отдельных разветвлений своей расы, и смотрят на их единение, как на нечто странное и чудовищное, должны быть собраны воедино насилием завоевателя; он должен принудить их смотреть на себя, как на принадлежащее единой Германии. Такой Тезей должен иметь достаточно великодушия, чтобы даровать нации, образованной им из рассеянных народов, участие в общем интересе. Он должен иметь достаточно характера, если не на то, чтобы подобно Тезею испытать награду неблагодарности, то для того, чтобы, держа в руках своих бразды правления, быть готовым смело противостать ненависти, которую навлекли на себя Ришелье и дру-

⁴ „Briefe von und an Hegel“. Hrsg. von Karl Hegel. In zwei Teilen. Leipzig, 1887, I, S. 14.
173

гие великие люди, когда они сокрушили все частные воли и интересы фракций, чтобы обеспечить общее благо»⁵. Таковы слова неоконченного памфлета Гегеля, который был написан в 1801 г., вскоре после подписания Люневильского трактата.

Гегель понимал, что революция, благодаря которой старый строй феодальных привилегий превращается в государство, соответствующее условиям времени, требует особых средств. Совместимо ли это с увлечением идеями французской революции, с требованием ликвидации при помощи их уклада аристократической монархии? Нет, конечно. Гегель хотел сохранить и реформировать аристократический уклад не путем революции, а путем его радикальной перестройки, с тем чтобы силы революции не смогли его стереть и чтобы он был популярен. Гегель стремился к воскрешению греческого аристократического социализма на немецкой почве. 16 декабря 1794 г. Гегель писал Шеллингу: «Что Каррье гильотинирован — это должно быть известно... Этот процесс имеет очень важное значение и обнаруживает всю мерзость приверженцев Робеспьера» ⁶.

Такой же характер носят взгляды Гегеля в области философии религии. После тех успехов, которые сделала наука, старому теологическому богу уже нельзя было обеспечить места в системе идей современности. Это понимал еще Кант. К его времени астрофизика и естествознание опрокинули всякое теологическое истолкование явлений природы. Приверженцам религии пришлось искать для идеи бога более скромное пристанище. Исключив божественный принцип из области науки, Кант передвинул его в сферу деятельности практического разума.

Гегель преобразовал теизм в пантеизм, включив в идею бога ход развития всей вселенной и общественно-политической жизни. Весь всемирно-исторический процесс оказался вовлеченным в недра абсолюта. Гегель, развертывая свои религиозные идеи, выдвинул принцип развития, становления, принцип развивающегося бытия. Конечно, идея развивающегося абсолюта чужда библейскому богу. Это новая идеология, которую нельзя растворить в обычном лютеранском богословии. Она считалась с тем фактом, что теизм в ту пору был давно изжит.

Только в таком преобразованном виде религиозная система была приемлема для умов XIX в. Идеологией Вольфа или системой блаженного Августина и Фомы Аквинского уже нельзя было заинтересовать сознание человека нового време-

⁵ См. Э. Кэрд. Гегель. Пер. с англ. М., 1898, сто. 96 — 97,

⁶ „Briefe von und an Hegel”, I, S. 6.
174

ни. Без своей прогрессивной одежды реакционные идеи Гегеля не зажили бы такой интенсивной жизнью и не наложили бы своей печати на строй философских мыслей начала XIX в.

В 1807 г. Гегель писал: «Французский народ купелью своей революции был освобожден от множества учреждений, которые человеческий дух оставил за собой, как свою детскую обувь, и которые поэтому отягощали его и еще отягощают других как безжизненные цепи» ⁷.

Гегель хотел скинуть эти безжизненные цепи с аристократического строя Германии. Особые надежды при этом он возлагал на науку. Он понимал, что это будет наиболее сильное орудие в его руках. Он писал: «Наука есть единственная теодицея; она одна может помочь нам относиться к событиям без тупого удивления животного и без той близорукости, которая приписывает их временным случайностям или талантам личности и полагает, что судьба государства зависит от того, занят ли солдатами тот или другой холм или нет» ⁸.

Испытания французской революции интересны для Гегеля потому, что они дали французам преобладающую силу, которая позволила им восторжествовать над другими нациями. Именно это, по мнению Гегеля, дало французам «превосходство над туманным и неразвитым духом германцев, которые, однако же, будут вынуждены отбросить свою косность, восстанут для действия и, сохраняя в своем соприкосновении с внешними обстоятельствами силу напряжения своей внутренней жизни, может быть, превзойдут своих учителей»⁹. Использовать опыт французской, революции, чтобы дать преобладание своей нации, своему государству — такова была установка Гегеля.

Реформы Штейна, Шарнгорста и Гарденберга должны были обновить устои королевства Фридриха Великого и влить в них новые силы. Этому должна была содействовать и идеология Гегеля.

Все это сказалось и в чисто философской деятельности Гегеля. Философию Гегель считал особым призванием германской нации. Гегель пытался преобразовать философию с помощью диалектического метода. Гениально «нащупав», по словам Ленина, новые приемы для оформления своей философской реакционной системы, нащупав диалектический метод, Гегель попытался сделать его основным стержнем своей системы. Здесь и заключено то рациональное зерно, то прогрессивное начало, которое так ценили у Гегеля классики марксиз-
⁷ G. W. F. Hegel. Werke. Bd. XVII. В., 1836, S. 628.

⁸ Ibid, S. 627.

⁹ Ibid.
175

ма. Энгельс в 1843 г. писал о системе Гегеля, что в ней «все сведено было к одному принципу» ¹⁰. В этом смысле надо понимать как прогрессивные, так и реакционные стороны философии Гегеля.