ИНСТИТУТ АРХЕОЛОГИИ РАН
ЮЖНЫЙ НАУЧНЫЙ ЦЕНТР РАН
ЮЖНЫЙ ФЕДЕРАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
АЗОВСКИЙ ИСТОРИКО-АРХЕОЛОГИЧЕСКИЙ И ПЛЕОНТОЛОГИЧЕСКИЙ МУЗЕЙ ЗАПОВЕДНИК
Погребальный обряд ранних
кочевников Евразии.
Материалы и исследования по археологии Юга России.
Сборник статей.
Выпуск III.
Ростов-на-Дону
2011
Печатается по разрешению
президиума ЮНЦ РАН
Ответственные редакторы:
академик Матишов Г.Г.
д.и.н. Яблонский Л.Т.
к.и.н. Лукьяшко С.И.
Погребальный обряд ранних кочевников Евразии. Материалы и исследования по археологии Юга России. Вып.III. Сборник статей. Ростов-на-Дону: изд-во ЮНЦ РАН, 2011.-531 с.: илл.
Сборник составили материалыVII международной научной конференции «Проблемы сарматской археологии и истории» темой конференции стал «Погребальный обряд ранних кочевников Евразии». Прошедшей на базе ЮНЦ РАН в Ростове-Кагальнике 11 – 15 мая 2011 г. Публикуемые 30 работ принадлежат перу ведущих специалистов в области скифо-сарматской археологии России, Украины, Казахстана, Франции. Они представляют новые результаты исследовательской деятельности различных научных центров, музеев и ВУЗов.
Предлагаются новые интерпитации эволюции погребальной обрядности и отдельных составляющих обряда.
Для археологов, антропологов, религиоведов, преподавателей и студентов ВУЗов, всех интересующихся древней историей.
VII Международная конференция «Проблемы сарматской археологии и истории» осуществляется при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ, проект № 11-01-14025)
ISBN
© Авторы статей, 2011.
Содержание.
Предисловие 5
Аникеева О.В. Применение минералого-технологического анализа для изучения каменных бус ранних кочевников Южного Урала. 9
Балабанова М.А. Поза погребенных как объект археолого-этнографических исследований (по погребальным комплексам позднесарматского времени). 21
Белицкий А.В. Погребальный обряд ранних кочевников междуречья Волги и Дона IV в. до н.э. (предварительные итоги). 38
Воронятов С.В. Погребения сарматской знати в междуречье Южного Буга и Днестра (вторая половина I – начало II в. н.э.). 43
Ворошилов А.Н., Кашаев С.В. Уникальный биметаллический акинак из некрополя Артющенко-2. 52
Глебов В.П. Погребальная обрядность раннесарматской культуры Нижнего Подонья II-I вв. до н.э. 61
Гуцалов С.Ю. Погребальный обряд кочевников Южного Приуралья в конце VI – V вв. до н.э.: истоки. 86
Демкин В.А, Удальцов С.Н., Демкина Т.С., Клепиков В.М., Скрипкин А.С., Дьяченко А.Н. Естественнонаучные исследования среднесарматского кургана (I в. н.э.) у с. Перегрузное в Волгоградской области. 104
Ильюков Л.С. Двухкамерные подбои раннесарматской культуры Нижнего Дона 119
Коробкова Е.А. Половозрастные особенности погребального обряда поздних сарматов (по материалам могильников Есауловского Аксая). 125
Краева Л.А. Керамика в погребальном обряде ранних кочевников Южного Приуралья VI-I вв. до н.э. 133
Кривошеев М.В., Скрипкин А.С. Формирование и развитие позднесарматской культуры в Нижнем Поволжье (по данным погребального обряда). 145
Кропотов В.В. Значение фибул в комплексном изучении погребального обряда сарматов. 164
Куринских О.И. Катакомбные конструкции могильников у с. Покровка (левобережье Илека). 173
Лимберис Н.Ю., Марченко И.И. Подбойно-катакомбные погребения из меотских могильников правобережья Кубани. 186
Лылова Е.В. Серьги (височные подвески?) в погребальном обряде кочевников раннесарматской эпохи Южного Приуралья. 210
Любчанский И.Э. Погребальный обряд могильник Соленый Дол в контексте позднесарматской традиции. 224
Максименко В.Е., Буйновская О.П. Проблемы этнокультурной интерпретации погребальных памятников Подонья скифского времени. 235
Малашев В.Ю. Курганные могильники равнинной части центральных и восточных районов Северного Кавказа I-IV вв. н.э. 256
Мамедов А.М. Погребения III-II вв. до н.э. на р.Тамды. 264
Медведев А.П. Феномен верхнедонских могильников в контексте позднесарматских и лесостепных культурных традиций. 280
Мещеряков Д.В. Воинские доспехи в погребальном обряде ранних сарматов. 298
Мошкова М.Г., Малашев В.Ю., Мещеряков Д.В. Дромосные и катакомбные погребения Южного Приуралья савроматского и раннесарматского времени. 306
Мышкин В.Н. Погребальная обрядность социальной элиты кочевников Самаро-Уральского региона в VI-V вв. до н.э. (к проблеме формирования прохоровской культуры). 322
Очир-Горяева М. О планиграфии курганов Южного Приуралья позднескифской эпохи. 344
Перерва Е.В., Лукьяшко С.И. О семантике обряда скальпирования у ранних сарматов. 373
Перерва Е.В. Патология населения, оставившего диагональные археологические комплексы (по антропологическим материалам из среднесарматских погребений). 392
Прокопенко Ю. А. О культовом назначении оружия в подкурганных и гунтовых погребальных комплексах Центрального Предкавказья III – I вв. до н.э.402
Таиров А.Д. Погребальный обряд населения пограничья степи и лесостепи Южного Зауралья в раннем железном веке. 412
Фёдоров В.К. Коленопреклоненные: необычное позднесарматское погребение из Южного Зауралья. 417
Шаров О.В. К вопросу о «сарматской знати» на Боспоре в позднеримскую эпоху. 426
Яблонский Л.Т. Погребальный обряд ранних кочевников Приуралья переходного времени и вопросы археологической периодизации памятников. 454
Предисловие.
Настоящий сборник содержит материалы, подготовленные к VII международной конференции "Проблемы сарматской археологии и истории. Погребальный обряд ранних кочевников Евразии: региональная типология и хронология".
Тема конференции «Погребальный обряд» была выбрана Оргкомитетом конференции не случайно. Хорошо известно, какую роль погребальный обряд играет в системе духовных ценностей любого народа, как специфические признаки погребального обряда могут отражать этнографическую специфику популяций, пусть даже входящих в единый этнос. Несмотря на существующее представление об исключительном консерватизме погребального обряда (впрочем, это касается, прежде всего, носителей мировых религий), он в условиях открытой степи и дорелигиозных, языческих представлений ранних кочевников был все же подвержен и территориальной, и хронологической изменчивости. А внутри популяции погребальный обряд мог отражать ее социальную структуру. Сказанное касается не только признаков погребений (форма погребальных сооружений, способы захоронения (кремация или ингумация), ориентировка головы, способы трупоположения), но и типологии категорий предметов, входивших в состав сопровождающих погребенных инвентаря. Специфическую информацию дают демографические сведения о гендерном составе палеопопуляции в сравнении с признаками погребального обряда, если эти данные были получены специалистами-антропологами.
Таким образом, погребальный обряд выводит археологов на широкий простор реконструкций, связанных с географической и эпохальной изменчивостью признаков социума и культуры, как на локальных территориях, так и в обширных регионах. С известной долей условности изучение этой изменчивости позволяет формулировать гипотезы о миграциях и передвижениях кочевников, судить о роли таких миграций в процессе формирования целых культурных сообществ. Еще проблематичнее выглядят попытки этнических реконструкций по данным погребального обряда (Яблонский. 2010), но и они заслуживают определенного внимания, выводя сухие археологические факты на уровень понимания со стороны смежников: историков, антропологов, почвоведов, краеведов, представителей СМИ, всех, кто более или менее далек от собственно археологических знаний и методик.
Для степных памятников эпохи раннего железного века изучение погребального обряда является особенно актуальным, так как в отсутствие долговременных поселений у кочевников он, и только он предоставляет в руки археологов факты и обобщения, которые можно использовать в исторических реконструкциях.
Сборник содержит значительную по объему и разнообразию группу археологических материалов так или иначе, касающихся проблем изучения признаков погребального обряда их типологической и хронологической интерпретации. В плане географическом эти материалы покрывают обширный регион степи, полупустынь и лесостепи от Зауралья, и Южной Сибири до Предкавказья, Северного Причерноморья и Волго-Донского междуречья (это в широтном направлении). И от Средней Азии и Казахстана до приволжской и западносибирской лесостепи – в меридианальном. Велик и хронологический разброс исследованных памятников – от начала раннего железного века на Востоке Европейской степи почти до раннего средневековья. Именно такой широкий территориальный и хронологический охват дает возможность оценить достижения сарматской археологии как-бы «с высоты птичьего полета».
Эта возможность, однако, не исключает применения специальных археологических методик для оценки культурной ситуации в локальном районе и в определенное время или даже на уровне одного памятника.
Если взглянуть на содержание сборника в привычном для археолога порядке – от более древних объектов к более современным, то следует упомянуть вначале статьи С.Ю.Гуцалова, М.Г.Мошковой с соавторами, В.Н.Мышкина, М.А. Очир-Горяевой, А.Д.Таирова и Л.Т.Яблонского. Речь в них идет об оценке памятников VI-IV вв. до н.э. Нельзя не увидеть, что авторы вступают в дискуссию друг с другом не только по частным вопросам интерпретации тех или иных категорий погребального обряда, но и по проблеме происхождения раннесарматской культуры, типологическому положению памятников VI-IV вв. в системе археологической периодизации Волго-Уральского региона. Происхождению этой культуры была специально посвящена одна из «сарматских» конференций (2000). Но накопление новых материалов по этой теме в последнее десятилетие шло столь стремительно, что это потребовало новых и плодотворных, надеюсь, обсуждений. И наличие большой группы докладов по этой тематике на данной конференции лишь подтверждает этот тезис. По хронологии, но не по тематике в эту же группу докладов можно поместить работу А.Н.Ворошилова и С.В.Кашаева, которая посвящена публикации уникального акинака V в. до н.э.
Группа докладов и статей посвящена собственно раннесарматской проблематике. Это работы В.П.Глебова, О.И.Куринских, Д.В.Мещерякова, Е.В.Лыловой, А.В.Белицкого. Очень разноплановые, они, безусловно, вносят свою лепту в дело изучения прохоровской культуры. Прежде всего, они имеют значение для уточнения относительной хронологии памятников этого периода в различных регионах степи.
Говоря об изучении памятников средне и позднесарматской культур следует отметить работы В.К.Федорова, А.С. Скрипкина с М.В.Кривошеевым, В.Ю. Малашева, В.В.Кропотова, С.В.Воронятова, И.Э. Любчанского, Ю.А.Прокопенко. Здесь на первый план выходит проблема соотношения автохтонного или миграционного происхождения этих культур.
Отдельно нужно упомянуть работы М.А.Балабановой и Е.А.Коробковой, построенные на использовании в целях археологической реконструкции скелетных материалов, а также статью Л.А.Краевой по особенностям использования керамических сосудов в погребальном обряде ранних кочевников.
Оргкомитет конференции делает все возможное для публикации этого сборника к ее началу. Хочется верить, что VII научная конференция "Проблемы сарматской археологии и истории" пройдет, как всегда на высоком научном уровне, а дискуссии специалистов из различных регионов пойдут на благо дальнейшего развития отечественного сарматоведения. От всей души и от имени Оргкомитета конференции желаю ее участникам плодотворной работы и приятных встреч.
Л.Т.Яблонский
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Раннесарматская культура. 2000. Раннесарматская культура: формирование, развитие, хронология. Материалы IV международной конференции «Проблемы сарматской археологии и истории». Вып.1, 2. Самара.
Яблонский. 2010. Яблонский Л.Т. Осторожно: этническая археология (спички детям не игрушка) // XVIII Уральское археологическое совещание: культурные области, археологические культуры, хронология. Уфа.
О.В. Аникеева
( ГосНИИР, Москва)
ПРИМЕНЕНИЕ МИНЕРАЛОГО-ТЕХНОЛОГИЧЕСКОГО АНАЛИЗА ДЛЯ ИЗУЧЕНИЯ КАМЕННЫХ БУС РАННИХ КОЧЕВНИКОВ ЮЖНОГО УРАЛА
В работе проведено минералого-технологическое изучение каменных бус из раннесарматских курганов Южного Урала, для установления возможных ремесленных центров их производства.
Для этого бусы группировались по особенностям технологии обработки. В процессе изготовления каменной бусины сверление отверстий являлось самой ответственной операцией, определявшей продуктивность конкретной мастерской. Разнообразие форм бус и материалов, из которых они сделаны, может характеризовать уровень развития конкретного ремесленного центра [Леммлейн. 1950].
Визитной карточкой ремесленного центра может служить комбинация:
(1) способов сверления. Признаки: форма каналов (если возможно), форма и диаметр отверстий, наличие повреждений на краях отверстий,
(2) характера шлифовки и полировки поверхности для выведения формы,
(3) подготовительные операции перед сверлением (чтобы сверло вошло в камень, минимально повредив его),
(4) наличие искусственного улучшения окраски камня или нанесение на поверхность бусины искусственного орнамента,
(5) минералогические характеристики: цвет, рисунок камня, прозрачность, наличие природных дефектов, характеризующие различные источники каменного материала.
В работе использовались каменные бусы из могильников Кичигино, Прохоровка, Филипповка 1, каменные бусы из доступных для изучения раннесарматских комплексов из могильников Мечетсай, Шумаево, Бердянка, Линевка, Акоба, Лабазы, кургана Темир, курганной группы Победа, датируемых второй половиной 5-3 вв.. до н.э. [Таиров и др. 2008; Яблонский. 2008; Яблонский, Мещеряков. 2007; Моргунова, Мещеряков, 1999; Зданович, Хабдуллина. 1987; Смирнов, Петренко. 1963].
Каменные украшения из янтаря, коралла, гагата, мела, мрамора, в этой работе не использовались. Поверхность этих мягких пород и минералов, как правило, подвергается значительным изменениям в ходе бытования и хранения в погребальных камерах, поэтому характерные детали обработки поверхности камня на них, как правило, неопределимы.
Минералогическое определение каменного материала показало, что из твердых камней для изготовления бус использовались: сердолик и сердоликовый оникс, агат, сардер, аметист, горный хрусталь, халцедон и яшма. Установлены бусы из редкого ювелирного камня - хризолита и рудных минералов - пирита (сульфид железа) и касситерита (оксид олова).
При изучении коллекций каменные украшения разделялись на три крупные категории: бусы, подвески и пронизи.
Установлены и проведены аналогии с появлением и распространением выделенных групп каменных бус в это время на Кавказе, в Средней Азии и на Памире, на северо-западе Индии и в Персии [Вайнберг. 1979; Дресвянская. 1969; Кондратьев. 1992; Леммлейн. 1951; Литвинский. 1972; Пташникова. 1952; Трудновская. 1979; Beck. 1944; Schmidt. 1957; Stronach. 1963; Woolley. 1962].
Проведение минералого-технологического анализа показало, что использование в типологии каменных бус технологических признаков помимо общепринятых признаков (формы и материала) позволяет наметить возможные ремесленные центры их производства и в некоторых случаях предположить эволюцию этих ремесленных центров.
1. Среди мелких шаровидных бус (d до 8мм), сверленных алмазным сверлом установлены 2 типа: первые (из сердолика и касситерита), изготавливались, вероятно, в ремесленных центрах Средней Азии. Распространены в курганах Ферганской долины, Присаракамышской дельты, городищах Хорезма (Джанбаз-Кала) в течении 5-3 вв.. до н.э. На Памире встречаются в курганах 4-2 вв. до н.э. Вторые производились в индийских мастерских, представлены единичными находками в Самтавро, Мингечауре, Кармир-Блуре, в Хорезме и на Памире. На Южном Урале встречаются в курганах единично, с конца 5 до 3 вв. до н.э.
2. Сферические бусы из сардера и желто-коричневого сердолика, отличаются совершенной формой, тщательной шлифовкой и полировкой. Установлено две группы. Сардеровые и сердоликовые бусы, сверленные широким и узким металлическим штырем. Широко распространены на Кавказе с 10 по 5 вв. до н.э. Бусы из желто-коричневого сердолика на Кавказе до 6 в. до н.э. сосуществуют вместе с сардеровыми бусами, а в 5 веке количественно преобладают над ними (ожерелья сферических бус в Парцханакавери, Носири, единичные бусы из ожерелий Кармир-Блура, Мингечаура и Самтавро). Широкое распространение таких бус на Кавказе, а также наличие местных источников сердолика, близкого по минералогическим характеристикам желто-коричневому сердолику позволяют предположить, что такие бусы производились ремесленным центром, находившемся к югу от древней Мцхеты [Леммлейн. 1951]. На Южном Урале такие бусы единичны в раннесарматских курганах, распространены в курганах прохоровского времени.
Сардеровые бусы, сверленные трубчатым сверлом. Встречаются в Парцханакавери, Носири и в Уре. А. Лукас упоминает о сферических бусах из индийского сардера, сверленных полым трубчатым сверлом и поступавших в Египет с середины 1 тысячелетия до н.э. из Месопотамии [Лукас, 1958].
Прозрачный красно-бурый сардер использовался в Индии для изготовления бус со 2 тысячелетия (заготовки бус из Чанхи-даро, Маckay, 1943). Он добывался в Ратанпуре [Arkell. 1963; Carter, 2008].
3. Бусы из сердоликовой гальки и розового сердолика, сверленные широким трубчатым сверлом. Поверхность камня орнаментирована кольцевыми надрезами трубчатого сверла. Встречаются по всему Закавказью и Северному Кавказу с 9 по 5 вв. до н.э. (обилие форм в Ходжале, Мингечауре и Самтавро). По аналогии с техникой изготовления ассирийских цилиндров они считаются продукцией ассирийских камнерезных мастерских [Леммлейн. 1950]. На Южном Урале они найдены единично в погребении 3 кургана 15 Филипповки.
4. Мелкие удлиненные бусы из бело-коричнево-черного агата, сверленные трубчатым сверлом. По шлифовке, полировке и характеру сверления отверстий идентичны бусам 3 группы, но имеют более изящные формы, их поверхность не орнаментирована и изготовлены они из другого материала. Возможно, они были изготовлены либо в том же ремесленном центре, производящем бусы 3 группы, либо в мастерских в непосредственной близости от него, имеющих те же традиции обработки камня. Встречаются в курганах Присаракамышской дельты 5–4 вв. до н.э, в Сузах и Уре, в Персеполе. На Кавказе появляются на рубеже 3–2 вв. до н.э., в Cеверном Причерноморье – еще позже в I в. до н.э. На Южном Урале бусы найдены в единичных экземплярах в курганах Филипповки и Кичигино.
5. Эллипсоидные бусы и каплевидные подвески. По технологии изготовления, форме и материалу разделяются на 2 группы. В первой группе преобладают бусы и подвески из сердоликового оникса, сверленные трубчатым сверлом или трубчатым и алмазным сверлом. В этом ремесленном центре на рубеже 5/4 вв. до н.э. начинает использоваться новый способ сверления – алмазным сверлом. Большинство бус и подвесок изготовлены из сердоликового оникса, идентичного по минералогическим характеристикам и поступавшего из одного источника. Вероятно, источник этого камня находился в непосредственной близости от ремесленного центра. В работах по индийским бусам [Chaterjee, Basu. 1961] упоминается, что с 6 в. до н.э. в Индии появляется новый тип агата (по минералогическим характеристикам близкого сердоликовом ониксу этой группы), месторождений которого нет в Индии. Предположительно, он поступал из Ирана или Афганистана. Вероятно, ремесленные центры, изготавливающие бусы и подвески из сердоликового оникса, находились на востоке Ирана или в Афганистане. Сердоликовый оникс они получали из месторождений Ирана или Афганистана.
Установлены в курганах Ферганской долины и могильника Туз-гыр, встречаются в Хорезме, в Рас Шамре в Сирии. На Южном Урале такие бусы и подвески присутствуют практически во всех раннесарматских погребениях и исчезают в курганах прохоровского времени. Они исчезают на Южном Урале, в Средней Азии и на Памире в конце 4 в. до н.э. Возможно, продукция этого ремесленного центра либо перестает поступать в перечисленные регионы, либо этот центр перестает существовать.
Во второй группе преобладают бусы и подвески из сердолика и агата удлиненной формы и сверленные алмазным сверлом. По технике изготовления им идентичны граненые бусы из агата и аметиста. Сверление отверстий алмазным сверлом появилось в Индии. В раскопанных индийских мастерских такие бусы широко распространены с 7 по 2 вв. до н.э. [Mackay. 1943; Dikshit. 1949; Chaterjee, Basu. 1961]. Очевидно, что бусы и подвески этой группы являются продукцией индийских ремесленных центров.
В единичных экземплярах найдены в курганах этого времени на территории Средней Азии и Памира, в Уре и Персеполе. На Южном Урале встречаются с 6 по 3 вв. до н.э.
6. Удлиненные сердоликовые бусы, орнаментированные белыми круговыми линиями (etched beads). Родиной бус с искусственно нанесенным орнаментом считается Индия. Однако по форме и орнаменту эти бусы отличаются от индийских [Mackay. 1943; Dikshit. 1949]. Аналогии найдены в Сирии Рас Шамре, в курганах РЖВ Вьетнама и Камбоджи. Существует мнение [Mackay. 1944; An De Waele, Ernie Haerinck. 2006], что такие бусы могли производиться в ремесленных центрах на территории Сирии или Ирана в эпоху поздней бронзы-раннего железа.
7. Бороздчатые и бочковидные бусы из пирита и касситерита, сверленные трубчатым сверлом. Такие бусы встречаются на Южном Урале в единичных экземплярах. Аналогии бусам из пирита найдены в Средней Азии в курганах и городищах 6–4 вв. до н.э. Прямых аналогий касситеритовым бусам я не нашла. Но бусы похожей формы из гематита встречаются в Уре и Тахиле в Индии.
8. Бусы из природных кристаллов пирита, просверлены алмазным сверлом. На Южном Урале их находки единичны. Распространены на территории Средней Азии в 4– I вв. до н.э, встречаются на Памире в одновременных погребениях. Распространение бус из пирита в Средней Азии и отсутствие находок пиритовых бус в других регионах позволяет предположить, что они изготавливались в Средней Азии.
8. Мелкие кривогранные бусы из горного хрусталя, сердолика, аметиста, хризолита, сверленные алмазным и трубчатым сверлом. Имеют грубоватую форму, грани кривы и не выдержаны, шлифовка условная, полировка разная. Эти признаки показывают, что ремесленный центр только осваивает производство бус таких форм. Аналогии некоторым формам таких бус найдены в Персеполе. Грубоватость выведения формы, смешанный способ сверления отверстий, распространение таких бусы в Персии и их отсутствие в других регионах позволяют предположить, что в 5–4 вв. иранские мастерские начинают производить такие бусы.
Хризолит – редкий минерал, известный с глубокой древности. Древние выработки хризолита известны на острове Зебергет в Красном море и на территории Афганистана.
9. Бусы-пронизи скарабеоидной формы, сверленные трубчатым и алмазным сверлом. Сделаны преимущественно из оранжево-красного сердолика и горного хрусталя. Существует мнение, что после завоевания персами Египта, наиболее употребляемой среди каменных печатей становится форма скарабея вместо традиционной цилиндрической с 4 в. до н.э. [Woolley. 1962]. Среди каменных бус из Ура образцы скарабеоидной формы преобладают над цилиндрическими, они встречаются в Персеполе. Смешанный тип сверления отверстий в этих бусах, характерная техника изготовления позволяют предположить, что эти бусы стали производиться на территории ахеменидского Ирана с импортом формы скарабея из Египта в Персию.
Встречаются в курганах 5–3 вв. на Памире и в Средней Азии. На Южном Урале найдены преимущественно в курганах прохоровского времени.
Далее показаны разновидности бус, пронизей и подвесок, экзотичных для ранних кочевников Южного Урала.
10. Граненные пронизи из горного хрусталя, сверленные широким трубчатым сверлом. Имеют форму десяти- и четырнадцатигранников, найдены в одном погребении 4 филипповского кургана. Пронизь, идентичная по форме и размерам десятигранной пронизи, была найдена в катакомбном захоронении могильника Туз-Гыр в Средней Азии [Лоховиц. 1979] и опубликована как сделанная из зеленого прозрачного стекла травянистого цвета. Не исключено, что это хризолит. Пронизь, из горного хрусталя в форме двенадцатигранника найдена в кургане кушанского времени Северной Бактрии [Мандельштам. 1975]. Происхождение этих пронизей не ясно.
11. Фигурные подвески из желто-коричневого агата сделаны из идентичного по минералогическим характеристикам агата, происходящего из одного источника. Не исключено, что они были произведены в мастерских одного ремесленного центра, но в разное время. В курганах Южного Урала единичны.
Такие подвески известны в Сузах и Персеполе. В Месопотамии встречаются с эпохи бронзы, в Нижнем Египте происходят из клада рубежа 5–4 вв. до н.э., в Вани в Грузии – из погребения 3 в. до н.э. Встречаются в эллинистическое время в Парфии и в Прикубанье.
12. Цилиндрические пронизи из агата и красного прозрачного сердолика, сверленные трубчатым сверлом. Агатовая пронизь по краям оправлена золотом, на поверхности сердоликовой пронизи видны следы грубой искусственной подгонки размера пронизи под оправу. Цилиндрические формы являются традиционными формами персидских печатей и бус. В 4 в. они постепенно сменяются скарабеоидными формами [Woolley, 1962]. Цилиндры с золотыми колпачками и без них широко распространены в Египте и на Переднем Востоке начиная с III тыс. до н.э., а с эпохи поздней бронзы – раннего железа распространяются на территории Ирана. Широкое распространение идентичных цилиндров в городах Ахеменидского государства не исключает их местного происхождения.
13.Трубчатые пронизи из сердолика, фигурные сердоликовые подвески и бусины, сверленные с двух сторон трубчатым или трубчатым и алмазным сверлом. Идентичность технологии изготовления этих подвесок, пронизей, бус позволяет говорить, что они были изготовлены в одном ремесленном центре, где наряду с общепринятыми формами развивается производство фигурных форм бус и подвесок. Смешанный тип сверления алмазным и трубчатым сверлом, грубоватость форм при хорошей полировке, распространение некоторых форм этой группы в Уре и Персеполе позволяет предположить, что они были изготовлены в ремесленных центрах Ирана в ахеменидское время.
14. Линзовидные бусы–пронизи из бело-коричневого агата, сверленные алмазным и трубчатым сверлом. В зарубежной литературе благодаря специфическому использованию рисунка камня резьбы получили название «глаз из камня» (eye stone). Распространены в Персеполе, Сузах, Пасаргадах. Часто их находят оправленными в золото или на их поверхности имеются отчетливые следы оправ. Нижние грани таких бус-пронизей могут быть декорированы вотивными (votive) надписями.
Широкое распространение этих бус на территории Персии, смешанный характер сверления (алмазным и трубчатым сверлом) позволяет предположить, что они были изготовлены в Иране в ахеменидское время.
В изученных каменных бусах различных групп кроме известных способов сверления (металлическим штифтом, трубчатым полым сверлом, алмазным сверлом) установлен смешанный тип сверления каналов трубчатым и алмазным сверлом. Техника применения алмаза в сверлении отверстий зародилась и выросла в Индии. В работах по каменным бусам из ремесленных центров северо-западной Индии отмечается, что мастерские, осваивающие технологию сверления бус алмазным сверлом, вероятно, делали это постепенно: сначала вводилось досверливание отверстий с другой стороны алмазным сверлом или отверстия сверлились с двух сторон корундовым и алмазным сверлом, затем сверление отверстий производилось алмазным сверлом [Chaterjee, Basu. 1961]. Изучение каменных бус из раскопанных мастерских на северо-западе Индии [Beck. 1944 ] показало, что к VI в. до н.э. сверление каменных бус производилось преимущественно алмазным сверлом. Это позволяет предположить, что сверление сквозных отверстий в каменных бусах алмазным сверлом в V-IV вв. до н.э. начинает распространяться из Индии в ремесленные центры Ахеменидского государства и контролируемых им соседних территорий.
Установлены каменные бусы, которые вероятно поступали на Южный Урал с территории Персии, из ремесленных центров Средней Азии, Кавказа и Индии.
Распространение выделенных групп бус в раннесарматских и прохоровских курганах Южного Урала показало:
в раннесарматских курганах преобладают бусы из иранских ремесленных центров. Среди них в количественном отношении преобладают удлиненные бусы и каплевидные подвески из сердоликового оникса, присутствуют мелкие граненые бусы из различных минералов и бусы и подвески из индийских ремесленных центров. Остальные группы бус представлены единичными экземплярами;
в прохоровских курганах эллипсоидные бусы и каплевидные подвески из сердоликового оникса, так широко распространенные в предыдущей возрастной группе, пропадают. Бусы иранского происхождения представлены скарабеоидными бусами, из граненых бус встречаются только бусы из хризолита. В это время количественно преобладают сферические бусы из сардера и желто-коричневого сердолика кавказского происхождения. Широко распространены бусы из мягких минералов гагата и янтаря, которые в курганах предыдущей возрастной группы единичны. Также встречаются эллипсоидные бусы и подвески из агата, сердолика и сердоликового оникса индийского производства.
Список литературы
Алексеева. 1982. Алексеева Е. М., Античные бусы Северного Причерноморья// Свод Археологических Источников, вып. Г1-12, т.2, М., Наука.
Вайнберг. 1979. Вайнберг Б.И. Памятники куюсайской культуры// Кочевники на границах Хорезма, Труды Хорезмской Археолого-Этнографической Экспедиции, под ред. С.П. Толстого, Т. XI, М., Наука.
Дресвянская . 1969. Дресвянская Г.Я. Бусы с городищ Старого Мерва // Труды Южно-Туркменистанской археологической комплексной экспедиции, под ред. М.Е. Массона, Т.XIV. Ашхабад.
Зданович. Хабдуллина. 1987. Зданович Г.Б. Хабдуллина М.К. Курган Темир// Ранний железный век и средневековье Урало-Иртышского междуречья, под ред. Г.Б.Здановича, Челябинск.
Кондратьев. 1992. Кондратьев И.И. Бусы из курганов Присарыкамышской дельты // Скотоводы и земледельцы левобережного Хорезма (древность и средневековье), под ред. М.А. Итиной, М.
Леммлейн. 1950. Леммлейн Г.Г. Опыт классификации форм каменных бус//Краткие Сообщения Института Истории Материальной Культуры, вып. XXXII, М.- Л.
Леммлейн . 1951.Леммлейн Г.Г. Каменные бусы из Самтаврского некрополя. //Материалы по истории Грузии и Кавказа, под ред. А.А. Иессена, вып. 29,Тбилиси.
Литвинский. 1972.Литвинский Б.А. Древние кочевники «Крыши мира». М., Наука.
Лоховиц, Хазанов. 1979. Лоховиц В.А., Хазанов А.М.Подбойные и катакомбные погребения могильника Туз-Гыр. //Кочевники на границах Хорезма, Труды Хорезмской Археолого-Этнографической Экспедиции, под ред. С.П. Толстого, Т. XI, М., Наука.
Лоховиц. 1979. Лоховиц В.А. Подбойно-катакомбные и коллективные погребения могильника Тумек-Кичиджик//Кочевники на границах Хорезма, Труды Хорезмской Археолого-Этнографической Экспедиции, под ред. С.П. Толстого, Т. XI, М., Наука.
Лукас. 1958. Лукас А. Материалы и ремесленные производства Древнего Египта. М.
Мандельштам. 1975. Мандельштам А.М. Памятники кочевников кушанского времени в северной Бактрии//Труды Таджикской Археологической Экспедиции, т. VII, Л., Наука.
Моргунова, Мещеряков. 1999. Моргунова Н.Л., Мещеряков Д.В. «Прохоровские» погребения V Бердянского могильника//Археологически памятники Оренбуржья, вып III, Оренбург.
Пташникова. 1952. Пташникова И.В. Бусы древнего и раннесредневекового Хорезма //Труды Хорезмийской Археолого-Этнографической Экспедиции, под ред. С.П. Толстого, Т. I., М.
Смирнов, Петренко. 1963.Смирнов К.Ф., Петренко В.Г., Савроматы Поволжья и Южного Приуралья//Археология СССР, САИ, М.
Таиров, Боталов, Плешаков. 2008. Таиров А.Д., Боталов С.Г., Плешаков М.Л. Исследования курганного могильника Кичигино в 2007 году (предварительные результаты) // Ранние кочевники Волго-Уральского региона. Оренбург.
Таиров. 2004. Таиров А.Д. Периодизация памятников ранних кочевников Южного Зауралья 7–2 вв.. до н.э. // Сарматские культуры Евразии: проблемы региональной хронологии. Доклады к 5 международной конференции «Проблемы сарматской археологии и истории». Краснодар.
Трейстер. 2007. Трейстер М.Ю. Торевтика и ювелирное дело Северного Причерноморья 2 в. до н.э. – 2 в.н.э. (эллинистическая традиция) // Мордвинцева В.И., Трейстер, М.Ю, Произведения торевтики и ювелирного искусства в Северном Причерномрье 2 в. до н.э. – 2 в.н.э. Том 1. Симферополь-Бонн.
Трудновская. 1979. Трудновская С.А. Ранние погребения юго-западной курганной группы могильника Туз-Гыр// Кочевники на границах Хорезма, Труды Хорезмской Археолого-Этнографической Экспедиции, под ред. С.П. Толстого, Т. XI, М.
Яблонский. 2008.Яблонский Л.Т. 2008а. Сарматы Южного Приуралья // Сокровища сарматских вождей (материалы раскопок Филипповских курганов). Оренбург.
Яблонский, Мещеряков. 2005. Яблонский Л.Т., Мещеряков Д.В. Раскопки курганов раннесарматского времени у д. Прохоровка // КСИА. Вып. 219.
An De Waele, Ernie Haerinck, Etched (carnelian) beads from northeast and southeast Arabia//Arabian archaeology and epigraphy 2006, Р. 31-40
Beck. 1944. Beck H.C. The beads from Taxila// Antiquity, vol. XVIII, № 72.
Chaterjee, Basu. 1961. Chaterjee B.K., Basu A. A historical account of the agate industry at Cambey and its destribition in India// Oracle Java Message Service, vol LI, №4.
Dikshit. 1952. Dikshit M.G. Some beads from Kondapur, Hyderabad, , Hyderabad archaeological series, № 16, Р. 33-64
Glover, Bellina Bérénice. 2001. Glover Ian C., Bellina Bérénice. Alkaline Etched Beads East of India in the Late Prehistoric and Early Historic Periods.// Bulletin de l'Ecole française d'Extrême-Orient. Tome 88.
Mackay. 1943. Mackay E. Chanhu-Daro excavations 1935-36//American Oriental Series, vol. 43, New Haven.
Mackay. 1944. Mackay D. Beads from Taxila, //Аntiquity, vol. XVIII, № 72.
Schmidt. 1957. Schmidt E.F/ Persepolis II//Contents of the treasury and other discoveries. Vol. LXIX. Chicago-Illinois.
Stronach. 1978. Stronach D. Pasargadae// A report on the excavations conducted by the British institute of Persian studies from 1961 to 1963. Oxford.
Stucky. 1983. Stucky R.A. Ras Shamra leukos limen. Die Nach-ugaritische besiedlung von Ras Shamra. Paris.
Woolley. 1962. Woolley L., with a contribution by Mallowan M.E.L. Ur excavations. Vol. IX//The Neo-babilon and Persian periods. London.
М.А. Балабанова
( г. Волгоград)
Поза погребенных как объект археолого-этнографических исследований (по погребальным комплексам позднесарматского времени).
Как известно для одного и того же народа, несмотря на консервативность погребальной обрядности, зафиксировано значительное многообразие форм обращения с умершим телом [Смирнов. 1997].
В этом аспекте на фоне всех сарматских культур, особое место занимает погребальная обрядность поздних сарматов. Среди сотен комплексов с позой погребенных вытянуто на спине, имеется группа с отклонениями, которая составляет менее 5.0%. Из этой категории внимание привлекают захоронения, в которых костяки, уложены ничком, вниз лицом, на животе. Всегда поза «ничком», «на животе» «хребтом вверх» и т.д. определена археологом. Эта группа погребений второй половины II-IV вв. н.э. и явилась объектом данного исследования. Чтобы выяснить, насколько часто встречается этот обряд у позднесарматских племен, проводился сравнительно-исторический анализ с археологическими культурами раннего железного века и раннего средневековья. Для понимания мотивировки данного обряда пришлось проанализировать данные этнографии.
Общая характеристика комплексов. Серия позднесарматских погребений осуществленных в позе «ничком», «на животе», «хребтом в верх» насчитывает 19 комплексов (табл. 1. рис. 1: 1-13). Картографирование памятников показывает их наибольшую концентрацию в могильниках Астраханского Правобережья, Черноярский район и прилегающие к нему районы Калмыкии. Два таких погребения обнаружены в могильниках Нижнего Подонья, три в Заволжье и два в могильниках Южного Приуралья (табл. 1). Во всех случаях обряд применяли к взрослому населению, это в основном люди зрелого и пожилого возраста и чаще к мужчинам, чем к женщинам. Все погребения с позой «ничком» являются индивидуальными могилами, кроме коллективного захоронения кург.2 Хохлацкого могильника и парного из могильника у п.Зеленый (рис. 1-11) [Шилов. 1982, c. 45-46; Рыков. 1926].
Если парные погребения в позднесарматской обрядности довольно распространенное явление, то тройное, двое из которых дети - явление исключительное. В кургане Хохлацкого могильника костяк пожилого мужчины с искусственно деформированным черепом лежал посередине на животе, а по его бокам два подростка лежали, вытянуто на спине. В погребении у пос. Зеленый были похоронены, по мнению П.Рыкова, мужчина и женщина и оба в позе «ничком».
Основываясь на деталях погребального обряда всю группу можно разделить на несколько частей. Первую часть образуют захоронения, которые отличаются от общей массы позднесарматских погребений только позой «на животе», все остальные обрядовые традиции соблюдены (рис. 1-1-1-7). Вторая часть, это захоронения людей, которых можно определить как приговоренных к смерти, со связанными руками и ногами (рис. 1-8 - 1-12). Сама поза «связанные руки и ноги» или, так называемые, случайные позы предполагают применение силы к погребенному человеку. Есть и прямые свидетельства «насилия», например, по отношению к женщине, останки, которой раскопаны в могильнике п. Зеленый. По П. Рыкову женский череп имел следы надрезов, возможно, следы скальпирования (?). Кроме этого, он был еще и трепанирован в области правой теменной кости, форма отверстия была прямоугольной. По мнению автора, женщину бросили или опустили в яму, «с целью помещения ее около умершего» мужчины, тоже лежащего в позе «ничком» [Рыков. 1926, c. 105]. На всем остальном материале не было зафиксировано следов каких-либо травм. Правда, только по отношению к черепам, так как большая часть костей посткраниального скелета не была представлена в коллекциях. Реконструируя позу погребенного из кург. 44 могильника Кривая Лука-XVII, авторы раскопок предположили, что он находился в «состоянии летаргического сна» (рис. 1-10) [Дворниченко и др. 1976]. Поза женщины из кург.2 могильника Кривая Лука-I, позволяет предположить, что она была, скорее всего, похоронена в сидячем положении (?) (рис. 1-11) [Дворниченко и др. 1977. c. 7]. В категорию брошенных, лежащих ничком, видимо, «приговоренных к смерти», со связанными руками и ногами, без сомнения, можно отнести погребенных из могильников Кривая Лука-X, кург.8, погр.2, Усатово, кург.F15 (рис. 1-8; 1-9). Еще более удивительная неестественная поза у пожилого мужчины из кург.28 могильника Кузин хутор (рис. 1-12). Голова и верхняя часть туловища помещались ниже, чем ноги. Человек, по мнению автора раскопок, был брошен в колодец головой вниз [Шилов. 1962, c. 41-42].
В третью часть включены погребения, в которых обнаружены нарушения анатомической целостности скелетов (рис. 1-13). В двух мужских захоронениях из кург.2 могильника Кегюльта и кург. 4 могильника Уязебашево нарушено анатомическое положение черепа [Рыков. 1931; Пшеничнюк. 1983]. Нарушение анатомической целостности скелета и отсутствие некоторых костей удалось зарегистрировать еще два раза: у женщины из кург.2 могильника Кривая Лука-I и у мужчины из кург.49 могильника Кривая Лука-XVII [Дворниченко и др. 1977, c. 7; Федоров-Давыдов и др. 1974]. При этом авторы раскопок ничего не пишут об ограблении с нарушением курганной насыпи.
Таким образом, несмотря на перечисленные детали, всю группу объединяет поза погребенных «ничком» «на животе». Чтобы разобраться с символикой таких погребений, необходимо провести сравнительно-исторический анализ, так как в погребальных обрядах отражается способ смерти, «вредоносность» покойника, социальный статус умершего и т.д. [Токарев. 1990, c. 180-192; Толстой. 1990, c. 120, 123].
Археолого-этнографические свидетельства по позе погребенных «на животе» «ничком» и т.д.
Прежде всего, рассмотрим культуры савромато-сарматского круга. Так, в рассматриваемой позе было обнаружено только одно савроматское погребение (VI-IV вв. до н.э.) из могильника близ хут. Авиловского. В сохранившейся части разрушенной ямы на дне лежала верхняя часть мужского скелета, положенного на живот вниз лицом [Синицын. 1954, c. 239-240].
В комплексах IV-III вв. до н.э. такие захоронения тоже встречаются редко, всего три в выборке из 500 погребений [Железчиков. 1997, c. 58. табл.1, 16, с.77 ; Яблонский и др. 2004, c.126].
В группе III-I вв. до н.э. из списка А.С. Скрипкина на 979 захоронений в позе «на животе» нет ни одного [Скрипкин.1997, c. 180].
В среднесарматских погребениях И.В. Сергацков тоже зафиксировал лишь одно погребение в выборке из 973 комплексов [Сергацков. 2002, c. 86].
По синхронным культурам этот признак тоже встречается редко. Так, на довольно обширном материале саргатской и гороховской культур, Н.П. Матвеева выделяет отдельную модель погребений, во рву, в «случайных позах», интерпретируя их как человеческие жертвоприношения [Матвеева. 2000, c. 173, 179, 193, 196, 204).
При раскопках Кокэльского могильника гунно-сарматского времени обнаружено лишь одно женское погребение в позе ничком на 470 погребений [Дьяконова. 1963, c. 145].
В комплексах таштыкской культуры так же имеются могилы, где люди уложены в неестественной «скособоченной» позе с сильно закинутыми за спину и перевязанными руками [Вадецкая. 1999, c. 29, 117].
В Тулхарском могильнике в трех женских погребениях первых веков нашей эры умершие лежали, на животе [Литвинский, Седов. 1984, c. 113]. Еще один женский костяк, лежащий на левом боку, вниз лицом обнаружен в Ворухском могильнике (КВ-82) [Литвинский. 1972, c. 99]. По данным А.Н. Берштама в дромосе одной из катакомб Кенкольского могильника был брошен труп связанного убитого мужчины [Берштам. 1950, c. 68].
Огромный материал по меотским памятникам также свидетельствует о крайне редкой частоте встречаемости этого признака, в могильниках: Прикубанский (IV в. до н.э.) на 400 погребений только 3; Старокорсунского городища 2, на 1000 погребений - 4 [Лимберис. 1990; 2001].
Всего семь раз В.С. Ольховским зафиксирована поза «ничком» на скифском материале VII-III вв. до н.э. при анализе 1857 комплексов [Ольховский. 1991. c. 58, 67, 101, 102 и 154]. В двух ранних могилах поза «на животе» ставится под сомнение самим автором. В комплексах IV-III вв. до н.э. на 738 погребений этот признак встречался пять раз. Два раза эта поза определяется для «зависимых людей»; два раза в такой позе были похоронены дети и последний случай – погребение «взрослого человека со связанными за спиной руками».
В могилах черняховской культуры этот признак тоже встречается крайне редко. Так, Г.Ф. Никитина, обработавшая массовый материал дважды фиксирует такую позу: один раз на могильнике Будешты на 360 погребений и другой раз на могильнике Маслово на 91 погребение [Никитина. 1985, c. 41, 98, 116].
Наличие позы ничком М. Мончинска отмечает у раннесредневековых германцев IV-VII вв. [Мончинска. 1997, c. 207, 210]. По ее данным, начиная с III в.н.э. наряду с комплексами, где отсутствует череп или другие части тела «иногда встречаются трупоположения, в которых умерший положен лицом к земле».
Список можно было бы продолжить, но, есть ли в этом необходимость? Следует только отметить, что в средневековье этот обряд тоже встречается, но довольно редко.
В связи с тем, что только этнографический материал дает возможность узнать мотивировку самих носителей данной традиции, то пришлось обратиться к этнографическим данным. Мною отобраны свидетельства наличия позы «ничком» у разных народов и оказалось, что она имеет распространение практически по всей Евразии, но как экстраординарное явление.
Например, у современных тувинцев, как отмечает В.П. Дьяконова, погребение ничком практиковалось вместе с подкладыванием каменной «подушки» при похоронах детей колыбельного возраста или старых людей опасного возраста1 [Дьяконова. 1975, c. 148-150].
Такой обряд зафиксирован и у береговых юраков, эвенков, якутов, бурят и применялся избирательно, ничком хоронили самоубийц, людей неординарных или физически неполноценных, умерших не своей смертью [Дьяконова. 1975, c. 150; Смоляк. 1980, c. 181, 186; 196-198]. Поза «ничком» применялась при похоронах некоторых шаманов, особенно тех, которые служили восточным тенгриям, или же черным шаманам, напускавших на людей болезнь или «съедавшие» у кого-нибудь душу [Дьяконова. 1975, С. 150; Туголуков. 1980, c. 200].
В славянской этнографии погребали вниз лицом тоже «вредоносных покойников», колдунов [Толстой. 1990, c. 120; Былины Печоры, № 266.75. 2001].
На территории Европы в средневековье и новое время лицом к земле обращали самоубийц и жертв эпидемий.
Таким образом, далеко не полный перечень источников свидетельствует о том, что поза «на животе» «ничком» крайне редко встречается в погребальной обрядности разных культур и эпох и, что наиболее важно, она распространена у самых разных евразийских народов и за ней, скорее всего, стоят весьма сходные представления. Видимо, эта погребальная традиция применялась к людям, которых объединяет ряд общих черт.
Это, во-первых, покойники, отличающиеся посмертной вредоносностью по отношению к живым сородичам: шаманы, колдуны, ведьмы, вурдалаки и т.д., которые еще при жизни по представлениям живых, приносили беды и несчастья. Вполне естественным было стремление живых избавиться от души такого человека после смерти путем их погребения ничком, так как была большая вероятность, что они и после смерти будут вредоносить. Понятным становятся и погребения ничком самоубийц, или других «заложных» покойников, так как их души также вызывали опасения среди живых, поскольку они «доживают свой положенный им при рождении век за гробом». Они сохраняют способность к передвижению, выходят из могилы и находятся в распоряжении нечистой силы, а все их действия направлены во вред живым [Зеленин. 1994, c.231].
Во-вторых, «приговоренные к смерти» или человеческие жертвоприношения. Человеческие жертвоприношения, как обряд, имели широкое распространение и чаще всего практиковались воинственными народами2 [Токарев. 1990, c. 174 и др.]. Об этом, по крайней мере, свидетельствуют жертвенные «поминальники» таштыкских могильников. На их площадках, встречаются как уложенные ничком, со связанными руками, люди, так и расчлененные трупы [Вадецкая. 1992, c. 244; 1999, c. 87, 117].
Пышные похороны с жертвоприношениями людей, животных и жидкостей Ахиллес устроил своему погибшему другу Патроклу [Гомер. Илиада, ХХШ, 165-175]. В свою очередь тень самого Ахиллеса потребовала от ахейцев принесения ему в жертву Поликсены. Этот сюжет нашел свое художественное решение в трагедии Еврипида «Гекуба» [Еврипид. 190, 210, 220-260].
У скифов, по данным Геродота, ежегодно кумиру бога Ареса старинному железному мечу приносились в жертву рогатый скот, лошади и мужчины [Геродот. IV, 10. 62]. У тех же скифов, но уже в поминально-погребальной обрядности также практиковались бескровные человеческие жертвоприношения [Геродот. IV, 71, 72].
По сведениям письменных источников существовала практика человеческих жертвоприношений и у савроматов, сарматов и аланов, поскольку они также поклонялись мечу, как кумиру бога войны Аресу [Климент Александрийский. 5, 64; Аммиан Марцеллин. XXXI, 2, 23].
В «Римских вопросах» Плутарх сообщает о том, что римляне, как и блетонессии совершали когда-то человеческие жертвоприношения [Плутарх. 1990. c. 211].В «Повести временных лет» также есть сведения о жертвоприношениях людей в Киеве под 983г., буквально накануне принятия христианства [Повести. 1997, c. 131].
Таким образом, в традиционной культуре многих народов практикующих обряд положения умершего в позе «на животе» имелась мотивировка; либо посмертная вредоносность некоторых из умерших, либо насильственная смерть с возможными человеческими жертвоприношениями. В первом случае – это крайне малочисленные захоронения, а во втором, наоборот, от нескольких человек до нескольких десятков. Тема человеческих жертвоприношений возникает здесь в связи с относительной массовостью таких захоронений позднесарматской культуры. Несмотря на то, что большая часть костяков не несет следов повреждений, в некоторых случаях фиксируется насильственный характер смерти, скорченное положение тела со связанными конечностями.
Обычно обе причины сводятся к тому, что такое поведение живых по отношению к мертвым приносит благо всему обществу. Даже относительно большая частота встречаемости этого признака в позднесарматских комплексах не дает возможности доказать ту или иную интерпретацию данного обряда у них. Если склоняться к первой версии, то получается, что, в отношении образно выражаясь «колдунов» и «ведьм» позднесарматское общество отличалось их обилием от всех других синхронных народов. Если же придерживаться версии, что признак поза «ничком» это человеческие жертвоприношения, то, для данной группы древних племен, по выражению Э. Лича, довольно часто возникала необходимость «в дарах, дани или штрафах, выплачиваемых богам» [Лич. 2001, c. 101].
Возможно и третье решение исследуемой проблемы, это обряд проводов на «тот свет». Он известен по этнографическим данным многих народов, об этом есть сведения в письменных источниках. Подробный символический анализ этого обряда у славянских народов изложен в монографии Н.Н. Велецкой [Велецкой. 2003]. У нее же приводится литературный обзор по данной проблеме. Следует отметить, что у многих народов с традиционным мышлением имелись представления о человеческом веке, то есть, сколько лет человеку отпущено для жизни на земле.
Так, у древних народов, таких как сарды, каспии, греки, римляне и другие, наиболее распространенной точкой зрения на предел земной человеческой жизни было 60 лет. У древних римлян, если к 60 годам люди не умирали, то их ежегодно сбрасывали в Тибр [Плутарх. 32, 86]. К рубежу эр этот ритуал уже ушел в область преданий, что нашло отражение в «Фастах» Овидия [Овидия. V, 624, 635].
В отдаленные времена, как отмечает Н.С. Бабаева у таджиков, с наступлением предела жизни 60-70 лет, «зажившихся» людей умерщвляли, так как сверх этого возраста идут «лишние годы» [Бабаева. 1993, c. 21, 84, 85].
Как утверждает ряд исследователей, у некоторых народов Средней Азии были известны помещения для временного содержания трупов. Эти помещения служили и последним кровом для тяжелобольных и очень старых людей. У горных таджиков и у некоторых кавказских народов стариков относили на гору и оставляли их там умирать или же сбрасывали с горы в пропасть [Кисляков. 1970, c. 70; Литвинский. 1972, c. 113; Мейтарчиян, 2001, c. 162-163; Велецкая. 2003,c. 149, 150].
Вообще, геронтоцид как, ритуальное убийство в древности был известен многим народам Старого и Нового света [Страбон. XI, 11,3; Нарты. 1989, с. 80; Зеленин. 2004; Туголуков. 1980, c. 166-169, 173; Косарев. 2003, c.21-26; Алексеев. 1992, c. 61; Лебедев, 1977. c. 56-57; Велецкая. 2003].
Особый интерес вызывает информация, связанная с наличием геронтоцида у савромато-сарматских народов, которая приведена у древних авторов [Плиний Старший. Кн.IV, 26.90; Валерий Флакк. VI, 120].
По мнению Н.Н. Велецкой к старым людям, которым около 60 лет славяне использовали ритуал «проводов на тот свет». Жизнь старых людей преждевременно пресекалась, не достигая одряхления, а «умерщвляемые могли восприниматься как посланцы к богам» [Велецкая. 2003, c. 90-92, 237).
Таким образом, сравнительно-исторический анализ не позволяет однозначно решать проблему символики исследуемого ритуала у позднесарматского населения II-IV вв. н.э. Кроме того, отсутствие какой-либо закономерности погребений с позой ничком также диктует осторожный подход к семантике обряда. Скорее всего, имели место и возможные человеческие жертвоприношения и ритуальное умерщвление пожилых и старых людей, а также такие захоронения могли быть связаны с вредоносностью части умерших.
В заключение хотелось бы отметить следующее:
1. Захоронения на «животе» в позднесарматских комплексах встречаются чаще, чем в других сарматских культурах и в относительно синхронных евразийских культурах.
2. Анализ деталей погребального обряда позволяет выделить три группы погребений, которые сочетают те или иные признаки: это погребения ничем не отличающиеся от большого количества захоронений кроме позы погребенных; предполагаемые приговоренные к смерти и захоронения с посмертным ритуальным нарушением анатомической целостности костяков.
3.Использование этнографических источников по исследуемой теме в сочетании с элементами погребальной обрядности не позволяет однозначно решать мотивировку обряда у позднесарматских племен.
следующая страница >>
Смотрите также:
